– Просыпайся, пора одеваться.

Она со вздохом села. Когда Макс накинул на нее сорочку, Софи с удивлением осознала, что не испытывает стыдливости. Да и на него смотрит без всякого смущения.

– Эти широкие галстуки ужасно непрактичны. Пора бы придумать что-нибудь другое, что будет завязываться проще, – сказала Софи, и в глазах Макса снова вспыхнули веселые искры.

– Видите ли, они не предназначены для такого неделикатного обхождения.

– Все равно…

Ее прервал низкий протяжный рык, и они оба удивленно повернули головы к Мармадюку. Мопс по-прежнему спал – он рычал во сне, а его короткие лапы подрагивали в погоне за воображаемой добычей.

Макс разразился громким смехом:

– Я и забыл, что чертов мопс здесь. Какое счастье, что он не умеет говорить!

– Он не стал бы болтать, даже если бы умел. Ты его идол.

– А ты искушение. Я говорил себе, что не стану… – Макс замолчал, сокрушенно качая головой, и двинулся к двери.

– Не станешь что? Здесь не произошло ничего особенного, – спокойно сказала Софи, подойдя к мольберту. – Хорошего дня, ваша светлость. Очень любезно, что вы зашли.

Макс остановился у двери. Его лицо снова стало серьезным, и ощущение тепла, окутывавшее Софи, начало рассеиваться.

– Софи, мы не можем продолжать… Это слишком рискованно во многих отношениях. Поверь, я рад, что это доставляет тебе удовольствие, но до свадьбы мы должны быть более сдержанны. – Он подошел к ней и приподнял ее за подбородок. – Вы меня поняли?

Макс говорил нежно, и Софи постаралась не подать виду, что ей больно.

– Конечно.

На миг он задержался, глядя на нее сверху вниз, потом кивнул и вышел из комнаты. Софи еще долго не двигалась с места, даже после того, как хлопнула входная дверь.

Макс стоял у окна своего кабинета и смотрел на тучи, собиравшиеся над парком. Он снова не мог работать, с раздражающей настойчивостью возвращаясь мыслями к событиям этого утра.

Он все еще противился тому, что сказала Софи по поводу его вины. Но чем больше он думал о ее словах, тем труднее было вернуться к тому отвращению к себе, которое мучило его все эти годы. И все же Максу казалось слабостью избавиться от него только потому, что она прочитала ему лекцию. И пусть он «всего лишь человек», но и Софи – не богиня правосудия, и он не хотел зависеть от нее в том, что касалось его совести.

Однако когда он пытался вернуться к себе прежнему, то чувствовал себя глупо. Его жалкие потуги выглядели так неубедительно, что могли бы только расстроить Софи. Макс заметил, как потухли ее глаза, когда он заговорил о сдержанности и приличиях. Оставалось признать, что он больше не понимает, что надо делать и зачем. Признать, что ее искренность и открытость стали для него необходимы, как… Макс вдруг понял, что не может даже закончить свою мысль.

Это сильно напоминало безумие. Его одолевала детская потребность снова бежать к ней только для того, чтобы увидеть ее улыбку и радостный блеск глаз.

Внезапно, словно по воле его мысли, Макс увидел фигуру Софи в плаще с капюшоном, торопливо направлявшуюся в парк. Рядом на поводке ковылял Мармадюк. Он инстинктивно пошел к двери, но остановился и вернулся к окну. Господи, она всего лишь ведет собаку на прогулку. Неужели он настолько утратил чувство собственного достоинства, что не в состоянии прожить без нее несколько часов? Налетевший порыв ветра сбросил капюшон с головы Софи, вовлекая ее в свое движение, и волнение природы, окружавшее ее, отдалось в его душе. Да, в ней было что-то первозданное, живое, настоящее. Что-то недоступное ему. Но такое необходимое.

Внезапно Макс заметил мужчину, быстрым шагом вошедшего в парк вслед за Софи. К тому времени, когда он понял, что это Уивенхо, негодяй уже поднес палец к губам и сразу отошел прочь.

Макс стоял у окна, вцепившись в портьеру, и смотрел, как она, немного помедлив, повернула назад к выходу из парка.

* * *

– Мисс Тревелиан.

Софи замерла и сильнее натянула поводок Мармадюка, отчего тому пришлось бросить свою попытку обнюхать кучку листьев, принесенных ветром.

– Пожалуйста, подождите. Я вам ничего не сделаю.

Удивленная умоляющей ноткой в его голосе, Софи остановилась. Он не стал подходить ближе, но протянул к ней руку, в которой она увидела запечатанное письмо. Мармадюк встал у ее ног, но, если не считать подозрительного взгляда, брошенного на Уивенхо, больше никак не отреагировал.

– Я хотел отнести письмо к вам домой, но увидел вас и подумал, что должен проявить мужество и извиниться лично. Мне очень хотелось бы обвинить в своем ужасном поведении Харкота, но, похоже, я всю свою жизнь только этим и занимаюсь, пора бы уже перестать. Этому негодяю всегда удается выйти сухим из воды, а я вечно оказываюсь по уши в грязи. Но я не об этом. Я хотел сказать, что мне не следовало обрушивать свое негодование на вас. Вы достойная женщина. Слишком достойная для такого, как Харкот. И мне неприятно причинять вам боль.

Софи задумчиво посмотрела на него. Без своей циничной усмешки Уивенхо казался другим, но она не могла сказать, что это – новая уловка или он действительно говорит искренне.

– Я ценю вашу откровенность, барон Уивенхо, и мне хотелось бы воспользоваться вашим жестом доброй воли, если это именно он. Давайте забудем все, что произошло с того дня, когда мы встретились на выставке. Если это возможно.

– Не думаю, что смогу это забыть. Я слишком сожалею об этом. Но я буду рад, если вы забудете. Желаю вам счастья. Я подозреваю, что вы его заслуживаете.

Уивенхо снова убрал письмо в карман сюртука и протянул руку. Софи инстинктивно протянула свою. Он с поклоном поднес ее ладонь к губам в старомодном поцелуе. Когда он отошел, Софи какое-то время продолжала стоять на месте, с недоверием глядя ему вслед. Но ей так хотелось верить в лучшее. И главное, ей хотелось, чтобы закончилась их вражда с Максом. Она крепче сжала поводок и направилась к дому тети Минни, благодаря испортившуюся погоду за то, что никто не видел ее встречи с Уивенхо.

Софи спустилась с крыльца, и ее сердце радостно забилось от мысли, что после бурных событий сегодняшнего утра она снова увидит Макса. Он стоял возле кареты и в темноте выглядел еще более грозно, чем обычно. Пытаясь защититься от ветра, она плотнее закуталась в свой тонкий атласный плащ. Сегодня Софи надела очень смелое платье из бледно-желтого крепа с рукавами, отделанными изящным кружевом, и предполагала, что Макс может его не одобрить по вполне понятным причинам. Но только когда он помог ей сесть в карету, она поняла, что он злится. Господи, в чем она провинилась теперь? Софи почувствовала, как в груди шевельнулось возмущение.

– Этот плащ совсем не греет. Надо было надеть теплую ротонду. Сегодня холодно, – с досадой сказала она.

– Никто не надевает ротонду в театр или на бал. И не важно, какая погода, – заявил Макс, даже не повернувшись к ней.