– Да. Даже когда она была младенцем, я знал, что она… необыкновенная. Королева.

Он говорил с такой гордостью и любовью, что у Софи сжалось сердце от жалости к старику, вынужденному отказаться от радостей жизни и в одиночестве переносить свое горе. И это не добровольное затворничество ее тети Минни, а изменение личности, которое случается с людьми, пережившими тяжелую утрату. Как у той вдовы из Эштон-Коув, которая потеряла в море трех сыновей.

– Судя по всему, она действительно была необыкновенной девушкой. Должно быть, вы очень тоскуете о ней.

Софи сразу же пожалела об этих словах, потому что глаза старика наполнились слезами, и он, достав платок, приложил его к глазам.

– Каждый день. Я думаю… если бы только я был сильнее… Но уже слишком поздно. Иногда это невыносимо. И никто не говорит о ней со мной. И не дает мне поговорить о ней. Поэтому я и не выхожу. Я не могу вынести этого молчания.

Софи кивнула. Она понимала его, по-своему. И хотя ей хотелось уйти, она продолжала стоять, желая хоть чем-то облегчить боль этого человека. Каким-то образом она чувствовала себя причастной к той вине, которую испытывал Макс и которая налагала на нее определенную ответственность за судьбу Серены.

– Я бы с радостью послушала о вашей дочери, лорд Моркомб.

Старик взял ее за руку и судорожно сжал ее.

– Я не ошибся в вас. Стоило мне увидеть ваше лицо, и я понял, что у вас доброе сердце. И это меня тревожит. Вы могли бы прийти ко мне завтра? На чай? И пожалуйста, не говорите Харкоту. Он вам не позволит. Он хочет, чтобы все осталось в прошлом. Пусть это будет нашим секретом.

Софи не могла не согласиться с тем, что Макс не одобрил бы такой благотворительности.

– Если хотите, я приду завтра утром.

– Да, да, конечно. И не скажете Харкоту?

– Нет, вы правы, в этом нет необходимости. Всего доброго, лорд Моркомб.

– До свидания, моя дорогая.

Софи повернулась и застыла в шоке, увидев стоявшего на лестнице барона Уивенхо, который наблюдал за ними. После секундного колебания она решительно двинулась в его сторону. Софи вспомнила, как не более получаса назад пообещала себе, что страх перед реакцией других людей не будет диктовать ей, что делать.

– Добрый вечер, барон Уивенхо.

Уивенхо не сводил взгляда с пожилого человека за спиной Софи, и не сделал ни малейшей попытки приблизиться к ней. Только когда лорд Моркомб скрылся в темноте коридора, он наконец посмотрел на Софи.

– Не знал, что вы знакомы с лордом Моркомбом.

– Он только что представился мне.

– Что он от вас хотел?

Вопрос прозвучал резко, заставив Софи нахмуриться.

– Поговорить. Пригласить на чай. Ему одиноко. Он чувствует себя виноватым. Наверно, он считает, что не смог защитить ее…

– Ее? Ее имя Серена. Вы говорите так, будто знали ее.

Его полный ярости голос стал еще одной каплей, укрепившей уверенность Софи в том, что она ошибалась на его счет.

– Вы ведь не давали ей ту отраву, верно? – задумчиво произнесла Софи.

– Вы с ума сошли? Я ее любил! И тот ребенок был моим! Конечно, я этого не делал!

– Тогда почему вы чувствуете себя таким виноватым?

В янтарных глазах Уивенхо сверкнуло отраженное пламя сотен свечей, и он заговорил низким голосом, дрожащим от напряжения:

– Потому что я виноват в ее смерти! Если бы я не сделал ей ребенка, ей не понадобилось бы снадобье, которое ее убило. Конечно, я виноват. И жил, зная, что… – Он не договорил. – Но если бы не Макс, она вышла бы за меня. Я знаю, что вышла бы. Он знал, что Серена его не любит, и сам – будь он проклят – не любил ее. Но он цеплялся за нее из-за своего дурацкого представления о долге. Если бы он был человеком, то просто прогнал бы ее, и тогда у нас появился бы шанс… Если я виновен, то он в тысячу раз виновнее! Он мог бы с таким же успехом сам влить яд ей в горло! Впрочем, судя по тому, что мне известно, он так и сделал. Мерзавец, он на все способен, лишь бы мир вертелся, как он считает нужным. Вы совершаете глупость, выходя замуж за такого бесчувственного человека, за эту глыбу льда! Я знаю, Серена была избалованной и эгоистичной, но такой восхитительной! Такой живой и красивой, как восход солнца.

Софи онемела от его боли, возвращавшей ее к собственным сомнениям и страхам. Она понимала страдания лорда Моркомба. В конце концов, Серена была его единственным ребенком. И все же ее поражало это странное обожание, которому вторила страсть Уивенхо. Как будто любовь к Серене стала для них больше религиозным поклонением, чем человеческим чувством. Она не хотела и не искала такой любви, но испытывала жалость к двум мужчинам, которые обожали эту яркую, но испорченную девушку.

– Я надеюсь, что когда-нибудь вы еще найдете ту, кого сможете полюбить так же сильно, барон Уивенхо. Тогда вы с Максом были слишком молоды. И Серена тоже.

Услышав собственные слова, Софи поморщилась, ей вовсе не хотелось показаться снисходительной. Но, как ни странно, Уивенхо вдруг успокоился.

– Да, молоды. А вы, кажется, очень рассудительны. Хотя сегодня я определенно в ударе.

– Спасибо, но с меня довольно, – откровенно призналась Софи.

Уивенхо засмеялся и потянулся к ее руке, но в следующую секунду замер, и его глаза сверкнули, глядя поверх ее плеча. Софи повернулась, уже зная, что происходит.

Макс направлялся к ним со скоростью ягуара, и, даже не успев подумать, Софи встала между ним и Уивенхо. Движения Макса замедлились, его взгляд впился в нее, и она увидела в нем то, что ее испугало. Слова, сказанные о нем лордом Моркомбом и Уивенхо, с фатальной ясностью подтверждали ее страх, что Макс никогда ее не полюбит и не будет даже близко чувствовать к ней то, что она чувствует к нему.

Как глупо было считать, что она знает этого закрытого, непостижимого человека! Единственное, что знала Софи, – это что все они отмечены печатью Серены и что она устала жить в ее тени.

– Нет, – тихо произнесла она, и услышала в своем голосе нотки презрения. – Здесь ничего не произошло. И я слишком устала, чтобы вынести еще одну сцену. Прошу вас, давайте вернемся в ложу.

Софи не знала, что могло бы произойти, если бы на лестнице не появилась компания весело болтающих и смеющихся людей. Они вышли на улицу, впустив в фойе дуновение свежего ветра, а Уивенхо повернулся и стал лениво подниматься по лестнице.

В конце концов Макс взял ее под руку и двинулся с места. Он слишком хорошо контролировал себя, чтобы сделать ей больно, но в его прикосновении чувствовалась напряженность и даже отвращение, будто он касался чего-то неприятного. Софи шла рядом и думала, что можно сказать, чтобы это исправить. Но она понимала, что если попытается, то лишь углубит разверзшуюся между ними пропасть.

А если спросит о том, о чем ей действительно хотелось спросить, то получит в ответ очередное «природа наших отношений не предполагает…». Оставалось только молчать, стараясь не уронить своего достоинства, и ждать, пока не уляжется шторм. Возможно, потом ей удастся все объяснить.