К поддержанию близкой дружбы Аристотель подходит обстоятельно и вдумчиво, оговаривая в рассуждениях множество подробностей и нюансов. О том, что друзья детства часто взрослеют не одновременно, он, похоже, знает из личного опыта. Разница в уровне зрелости лишает бывших друзей возможности получать отдачу от отношений. А если наш близкий друг меняется до неузнаваемости и проявляет себя не с самой добродетельной стороны, разрывать ли дружбу? Как правило, «испортившиеся» друзья – это уже неизлечимо, и отношения становятся в тягость. Однако мне с моим правилом вторых (но не третьих!) шансов было приятно обнаружить, что и Аристотель готов давать близким друзьям еще одну возможность, ведь «помощь тем, у кого есть возможность исправиться, должна иметь в виду скорее нрав, а не [финансовое] состояние, в той мере, в какой нрав выше имущества и теснее связан с дружбой».

Каждый из нас принадлежит к тому или иному крупному сообществу, выходящему за пределы семьи и узкого круга близких друзей. Наше счастье зависит в том числе и от того, насколько мы ладим с согражданами внутри своей страны и с гражданами других государств. Однако разобраться, какие обязанности влечет за собой принадлежность к определенной группе – особенно во времена политических встрясок или при несогласии с действиями правительства, – удается не всегда. Еще одна трудность – бессилие перед крупномасштабными общемировыми проблемами, такими, например, как экологический кризис, – зачастую вызывает вполне понятное желание погрузиться в бытовые мелочи и убежать от реальности в мир развлечений.

Аристотель это понимал. Сам он жил в такую эпоху и в таких краях, где противостоять властям было по-настоящему опасно. В Македонии железной рукой правил царь Филипп, а в Афинах, несмотря на демократию, Аристотель всегда оставался изгоем, чужаком, не обладающим всей полнотой прав афинского гражданина. Наверняка ему очень хотелось временами отойти от политических дрязг и закрыться в своей личной библиотеке. Однако он этого не делал. Он продолжал учить и воспитывать (в том числе будущих руководителей) и читать лекции в Ликее для обычной афинской публики. Но главное, он продолжал писать, с исключительным знанием дела, о политике и взаимоотношениях граждан с социумом и даже с природой и животным миром.

Счастье, по мнению Аристотеля, нельзя создать в одиночку. Иногда человеку необходимо побыть одному, но все же в биологическом смысле он «животное общественное». Он проявляет себя в полную силу во взаимодействии с другими людьми и животными, принимая участие в «круговороте благодеяний». В Древней Греции взаимность благодеяний символизировали три грации, или хариты, три сестры, чьи имена означали «красота», «радость» и «изобилие». Их часто изображают вставшими в неразрывный круг, который означает переход от простых двусторонних отношений к сложному тройственному союзу, образующему ядро общества. Это аллегория так называемого «добродетельного круговорота» – распределения потоков взаимопомощи в человеческом обществе. Аристотель в «Евдемовой этике» приветствует обычай воздвигать святилища харит в многолюдных местах, «чтобы за даянием следовало ответное даяние, ведь это отличительное свойство благодарности. В самом деле, следует не просто расплатиться с благодетелем, но и самому сделать что-то хорошее». По канонам этики добродетели ограничиваться взаимозачетом недостаточно, нужно в свою очередь инициировать и активно развивать полезные начинания.

О наилучших формах взаимодействия и совместного существования Аристотель рассуждает в «Никомаховой этике» и «Политике». Подобно тому как варьируется сладость сиропа в зависимости от концентрации сахара, у человека варьируется сила привязанности к членам семьи, друзьям и согражданам. «Различны и виды права, потому что неодинаковые права у родителей по отношению к детям и в отношениях братьев друг к другу, а также права товарищей и сограждан; это справедливо и для других видов дружбы». Чем теснее связь, тем более значительным выглядит ущерб, причиняемый кому-то из состоящих в ней: выманить деньги у друга более мерзко, чем у постороннего человека; отказать в помощи брату более предосудительно, чем постороннему.

Согласно политической теории Аристотеля, наши взаимоотношения с согражданами – это особая разновидность взаимовыгодной дружбы, поскольку они возникают ради взаимной пользы и исчерпывают себя, когда выгода исчезает. Города-государства не выполняют свою функцию, когда между гражданами нет дружественных партнерских взаимосвязей. Пронзительную картину потенциального распада всех связей в дискредитировавшем себя государстве рисует в произведении под названием «Дочь Агамемнона» (2003) Исмаиль Кадаре. В этом романе жертва, на которой строится сюжет трагедии Еврипида «Ифигения в Авлиде» (немало занимавшей Аристотеля), выступает аллегорией событий, развивающихся в Албании при бесчеловечном политическом строе начала 1980-х, и нравственного разложения, которое происходит в народе, когда власти ничем не ограничены. Кадаре показывает, насколько велика опасность потерять нравственные ориентиры, когда всеми мыслями и чувствами правит страх:

Аристотелевское идеальное государство – прямая противоположность вышеописанного. Оно способствуют развитию близких отношений. Правильное руководство городом-государством, нацеленное на счастье граждан, требует опоры на дружеские связи между гражданами и способствует их формированию.

Основы гражданской дружественности Аристотель называет «гражданским согласием», которое представляет собой некое неизменное отношение к остальным представителям государства, включающее в себя и благожелательность, и осознание взаимной ответственности. Оно направлено на то, чтобы закрепить в нравственных установках наиболее подходящий для всех способ существования. Увы, всегда найдутся те, для кого гражданское согласие такой же пустой звук, как и серьезная личная дружба, «поскольку они пытаются выгадать себе лишние блага, а от лишних обязанностей и хлопот избавиться». Аристотель безоговорочно порицает тех, кто любит только себя и норовит урвать что-то сверх положенной им доли общественных благ. Более того, «наживаясь на обществе, нельзя ждать от него уважения; на друзьях не наживаются». Соответственно, там, где отношения между согражданами строятся на дружеской основе, государство в целом может стремиться к счастью.

Взаимовыгодное сотрудничество между гражданами имеет более широкие масштабы, чем взаимовыгодная дружба на работе или в учебном заведении. Однако Аристотель, рисуя отношения сограждан как подвид дружбы, исходит из того, что счастливый полис не может разрастись больше определенного размера. Он ужасается Вавилону, настолько огромному, что «уже три дня прошло, как город был взят, а часть жителей ничего об этом не знала». Перенаселение, помимо прочего, ведет к бедности, и здесь Аристотель ссылается на коринфского законодателя Фидона, утверждавшего, что «количество семейных наделов всегда должно оставаться равным числу граждан». Аристотель считает, что у любого правильно функционирующего сообщества есть пределы, в точности как у корабля. Корабль не должен быть ни слишком узким (шириной с вытянутую руку), ни слишком длинным (в четверть мили), поскольку ни в том ни в другом случае он не сможет функционировать как положено. Как видим, еще в IV в. до н. э. Аристотеля больше беспокоило перенаселение, чем недостаточная заселенность. С помощью метафоры государственного корабля философ иллюстрирует и гражданское согласие. Сограждан, как и команду корабля, связывают отношения партнерства. «Хотя моряки на судне занимают неодинаковое положение – один из них гребет, другой правит рулем, третий состоит помощником рулевого, четвертый носит какое-либо иное соответствующее наименование», задача у них общая – «благополучное плавание, цель, к которой стремятся все моряки в совокупности и каждый из них в отдельности». Точно так же и граждане счастливого государства, занимаясь каждый своим делом, объединены общей целью, состоящей в благополучии сообщества.