спине женщины, ее беспардонное вранье насчет того, что эта отметина – след удара гнусного старикашки по ее тени.

Такое выдумать!..

Впрочем, от этих фанатиков всего можно ожидать. С ними ухо надо держать востро. Пусть те, кто послал ее следить за ним, побеспокоятся о ней, а он известит Марка о всей этой истории. Сообщит о заговоре теней. Но прежде надо предупредить Лупу о змее, поселившейся в его доме.

А может, ее так называемый братишка тоже из этих… подручных Аристарха? Тогда жизнь Лупы в большой опасности и, поскольку тот верный слуга отечеству, его безусловно следует предупредить.

Угодив в такую заварушку, Бебий впервые осознал, насколько философия далека от жизни и следование пусть даже и справедливым правилам нисколько не поможет в борьбе со злом.

И где оно, зло? Как с ним бороться? Как исполнить долг перед принцепсом и его наследником? При этом не имеет никакого значения, дружат ли они? Долг должен быть исполнен при любых обстоятельствах, как исполнил его Муций Сцевола или Атилий Регул[34].

Как исполнил Марий, Юлий Цезарь, Октавиан.

На следующий день, промучившись всю ночь, Бебий, поручив сборы Филомузу и Храбрию, которые не скрывали недовольства расправой с Пантеей, сам отправился к Вителису, чтобы выразить возмущение по поводу проволочек, с которыми столкнулся в префектуре, необязательности Нератия Прииска, забывшего о верблюдах.

Вителис, похохатывая, успокоил гостя:

– Этот вопрос мы уладим… В течение нескольких ней. Ну, может, чуть позже, ведь верблюдов надо пригнать в город. Ты подожди, а уж потом… Глядишь, я тоже составлю вам компанию.

– Нет уж! – резко возразил Лонг. – Ты уже преподнес мне подарочек. Неужели ты не знал, что твоя девка не та, за кого себя выдает?

– То есть, как это не та? – удивился чиновник. – Очень даже та. Самая сладкая ягодка, которой я мог порадовать тебя.

– И заодно шпионить за мной! Она мне многое рассказала. И о том, как ее якобы выкрали в Риме и с какой быстротой доставили в Египет. Тебе не кажется странным, что пока я ковылял на купеческом зерновозе, ее доставили в Александрию на быстроходной галере? Рассказала она и о том, что некий мерзкий старикашка Антиарх заставил ее совершить это путешествие. Ты не знаешь, кто этот Антиарх?

– Первый раз слышу это имя.

– И о том, что за спиной Антиарха стоит какой-то важный господин в Риме, тоже слышишь в первый раз?

– Что ты говоришь! – всплеснул руками Вителис. – Ай-ай-ай! Кто бы мог подумать.

– Вот и я говорю – ай-ай-ай! – усмехнулся Бебий. – Ты мог бы подумать, прежде чем подсовывать мне храмовую шлюху, да еще спешно доставленную из самого Рима.

Взгляд у фрументария остекленился.

Бебий тронул его за плечо:

– Что с тобой, Вителис? Тебе плохо. Ладно, не переживай, – успокоил его Бебий. – Я не буду писать в Рим об этом забавном приключении.

Вителис порывисто схватил его за руку:

– Благодарю тебя! О-о, как я благодарю тебя!! Теперь я твой вечный должник. Проси у меня чего хочешь, все исполню!

Эта напыщенность покоробила Лонга.

Он поспешил распрощаться.

* * *

Уже в пустыне, оглядывая со спины громадного верблюда, бескрайнюю бесплодную равнину, Бебий никак не мог отделаться от ощущения, что, прожив без хлопот и разочарований почти тридцать годков, он так ничего и не понял в окружавшей его действительности, о происхождении, становлении и гибели которой с таким апломбом рассуждал на диспутах или на дружеских симпозиумах. Поднимая тосты за одухотворяющую пневму, мироправящий закон, за великую науку жить по правилам, установленным вселенским разумом, который, как оказалось, пропитывает каждого из нас и придает смысл и перспективу человеческим деяниям, он упустил что-то чрезвычайно важное, основополагающее, без чего душа была не на месте.

В поучениях великих стоиков все было складно, притерто, разумно – как, например, у Эпиктета, который жизнью оправдал изрекаемые им истины. То, что это были истины вечные, всеобщие, осязаемые, – бесспорно, и все равно чего-то в них не хватало. Существовали зазоры, которые никакой, даже самый разумный и чистоплотный философ не мог объяснить. Например, сюрприз, который ждал его утром следующего дня.

Сразу после восхода солнца к его дому подогнали пяток верблюдов, разбудивших своими криками всех домочадцев. Бебий выскочил на улицу и сразу угодил в объятия Нератия Приска. Купец беспрестанно кланялся, рассыпался в извинениях, слезливо требовал милости.

Его объяснениям появлению этих волосатых, одногорбых великанов, успевших загадить всю проезжую часть улицы, трудно было поверить, но пришлось поверить.

– …Я вовсе не забыл о своем обещании, но господин должен простить меня – я хотел выбрать самых красивых, самых могучих «кораблей пустыни»…

Он принялся яростно чесать шею самого здоровенного из этих пугающих животных. Тот победно завопил, да так, хоть уши закладывай.

Вот еще загадка – Авидий Кассий даже не удивился появлению верблюдов. С Нератием он разговаривал сурово и даже выговорил ему за малочисленность припасов и постыдный вид грязных и оборванных погонщиков.

Тех поменяли…

Выбравшись за городские стены, опоясывающие Александрию со стороны пустыни, Авидий поинтересовался:

– Как там твоя красотка? Успел насытиться? Здесь в пустыне таких куколок больше не встретишь. Все грязные до невозможности.

Бебий поджал губы:

– Я еще с вечера избавился от нее. Мне в доме соглядатаи не нужны.

Авидий засмеялся:

– Правильно сделал! Поступай в том же духе, и скоро станешь столичным префектом.

* * *

До наступления жары Бебий раздумывал, правильно ли он поступил с Пантеей.

Добропорядочно или нет?

Приемлема ли такая жестокосердость в поведении человека, придерживающегося разумных взглядов на жизнь? Не проявилась ли в его поступке скрытая расчетливая предубежденность? Точнее, неразумная службистская тяга, которой он с такой легкостью позволил овладеть собой.

В любом случае невозмутимостью его решение даже не пахло, и эта уступка слепой обиде не давала покоя. Теперь, оказавшись в сердце пустыни, гнев, которому он позволил овладеть собой, казался мало того что поспешным, но еще и неуместным.

Неожиданно поддался жалости – взял бы Пантею с собой… Ехали бы на одном верблюде, она бы обнимала его за пояс. Вдвоем и жару переносить легче.

…Припомнилось, с каким упоением она пальчиками своих ног почесывала его напряженные в сладостной работе икры.

Он оборвал эти глупые мысли. Император, наследник, великий Рим понадеялись на него, а он распустил нюни.

Что сделано, то сделано, тем более что предупреждение о заговоре теней он успел изложить утром в послании Марку. Он послал Филомуза к надежному человеку, на которого ему указал Марк, с приказом как можно быстрее доставить письмо в столицу. Звали этого человека Евсевием, он