как не понимал он их поспешность. Выкрикивая свое «квикли, квикли», рабочие отмахивались от него, торопливо несли юнгу к проходным.

Очнулся Аркаша в больничной палате. Огляделся. На одной кровати лежал негр с загипсованной ногой, посверкивая белками глаз, на другой сидел азиат и приветливо улыбался. За несколько рейсов в портовые города выучил два десятка обиходных слов.

– Хеллоу! Френд, хелп ми…

А как вода по-английски забыл. Показал руками.

– О, воота, воота. Ноу проблем.

Азиат подошел с бутылкой в руке. Радостно залопотал. Аркадий понял, что его зовут Вонг, что он красил стену и упал с высоты… Как мог, больше действуя жестами, он пояснил про свое судно «Двина», порт, погрузку…

Дверь распахнулась. В проеме застыл в нерешительности старпом Орешкин. Оглядел всех поочередно и только после этого шагнул внутрь.

– Здорово, юнга! Напугал всех, мать твою так.

– Так я не виноват…

– Как не виноват? Погрузка, а ты рот раззявил. А у американцев штабель с досками развалился. Обломками тебя шибануло.

– Я и не понял…

– Болевой шок. Меня в трюме однажды в шторм придавило, так я чуть не об…

Старпом глянул на соседей по палате.

– Тебя на санитарной машине увезли, мы едва разыскали. Вот тут собрали паек. Кэп тебе шоколад выделил. Быстрей поправляйся. Погрузка заканчивается. Ждать нельзя, а врач говорит у тебя сотрясение и два ребра сломано, надо десять дней держать в госпитале.

– Вы меня бросите здесь?

– Да нет. Я узнал. По вечером у них пересменка. Завтра и выдернем. Прокатимся на такси.

Аркадий, корчась от боли в боку, вышел в коридор, держась за стеночку.

– Эй, Джон! Ай гоу гальюн? Сортир?

Мужчина светловолосый, с загорелым лицом, весело рассмеялся.

– Русский что ли?

– А то. Юнга. Меня Аркашей зовут.

– А я – Петр Алонин. Пошли, провожу.

Петр давно не общался с людьми из Советской России. А очень хотелось. В начале войны пришел с регистрационной карточкой военнообязанного в местную призывную комиссию, чтобы записаться добровольцем в действующую армию. Но сержант удивленно и долго рассматривал китайский паспорт, вид на жительство, диплом…

– У вас, черт побери – четвертая категория! Пригласим, если понадобитесь…

Вернул документы и даже не стал объяснять, что это за категория. Пока учился в университете, Алонин не чувствовал себя человеком второго сорта, китайский паспорт не ставил в тупик. А тут вдруг насмешки.

Петр стоял напротив туалета, ждал худосочного подростка, который никак не походил на русского моряка. Привел в госпитальную столовую. Принес с раздачи два подноса.

– Ешь не стесняйся, Аркаша. Это маисовая каша… – скаламбурил он, наблюдая, как сноровисто орудует ложкой юнга тихоокеанского торгового флота.

– А сам ты что же не ешь?

– Да вот язву нажил в экспедиции на Аляске. Русские нашли касситерит на Чукотке, вот я и пытался доказать, что геологическое строение Аляски зеркально сходно. Значит, запасы руды для производства олова и золота должны присутствовать на Аляске. Мой отец открыл богатейшее месторождение в Якутии, на отрогах Станового хребта, но оконтурить его не успел. Название даже помню – Зимнояха, река Дялтула…

– А где он теперь?

– Я не знаю. Когда приехали в Сан-Франциско, отец сделал вклад в банке, прописал в договоре возможность получения денежных средств по 100 долларов в месяц. И расстались…

– А потом?

– Потом я учился. В тот приезд отец много рассказывал о России, Забайкалье, Иркутске… С восторгом про месторождение рудного золота. «В тех отдаленных местах за Становым хребтом не ступала нога ни одного специалиста, – говорил он с гордостью. – Я был первым. Хотел сделать подробные изыскания по прилегающей территории…» Революция помешала. Последнее письмо из Харбина я получил в тридцать седьмом. Позже отправлял запросы в русское генконсульство. Ответ один: сведениями не располагаем.

– А мать?

– Я ее совсем не помню. Осталась в Иркутске во время гражданской войны. Сначала меня воспитывала китаянка Гунь Чой. Потом поступил в гимназию, университет здесь в Сан-Франциско.

Цукан посмотрел впервые с искренним интересом.

– Так ты, как и я – сирота?!

Петр покачал головой, как это делают люди в минуты полной растерянности.

– Говорят, что из Советской России запрещают отправлять письма за границу…

– Эх, знать бы адрес твоего отца!

На следующий день Алонин принес в палату набор открыток с видами Сан-Франциско. Подарил десять долларов.

– Купи себе что-нибудь на память.

Аркадий не успел. Рано утром сухогруз «Двина» отшвартовался от пирса и взял курс вдоль западного побережья Америки в сторону Маршалловых островов, чтобы через восемнадцать суток прибыть в порт Владивостока.

Позже во время обыска найдут эти открытки и десять долларов, и станут они уликами в уголовном деле по ст. 32 п.1 УК РСФСР «восхваление американской техники», вместе с показаниями свидетеля – старшего матроса с судна «Двина». Вынесут приговор, такой редкостный для Дальнего Востока и всей Колымы, что не раз будут переспрашивать бывалые зэки: «По какой-какой статье?.. » А потом хохот громкий и беззастенчивый, то ли над ним, то ли над «Усатым», который придумал такую западню для юнги.

Долина реки Дялтула.

В начале марта, как Цукан и предполагал, считая зарубки на входной плахе, кончились все запасы еды, оставалась только немного кислой-прекислой брусники. Виктора приходится силком выводить на улицу, чтобы собирал хворост, отгребал снег… За водой ходить к проруби, которую надо подновлять каждый день, – тяжело. От каждого удара самодельной пешней слабеют руки. Река в глубокой яме у правого берега, промерзла почти до самого дна. Распластавшись на льду, воду приходиться начерпывать ковшиком.

Об охоте Цукан не мечтает, снег глубокий, не пробраться по лесу.

На улице ветрено, взялся чинить санки, которые соорудил из куска самолетной обшивки. Обстукивал металл возле перегородки в углу. Раз, другой стукнул по металлу – в бревенчатом полу образовалась щель. Приподнял плаху метровой длины, а там ниша и второе дно. Увидел жестяные банки. Достал небольшую, расписную, в таких когда-то чай продавали. По весу сразу угадал, что в банке золото и килограмма три, не меньше. Золото поворошил, удивляясь, крупнозернистости шлиха. Поставил на место. Непонятно, радоваться такой находке или горевать, потому что у любого клада есть хозяин, а иногда и мифическое заклятье, как рассказывают старые промысловики. А начнешь сдавать государству – сто вопросов и самый первый: где украл?

В другой банке, когда вскрыл, оказался кусковой сахар, а в третьей зерно. Всё это как дар божий и если бы верил в Христа, как мать родная Фрося, то непременно бы перекрестился. Зерно буро-коричневое, но не пшеница. Отсыпал в миску, залил горячей водой и на печку. Дров подбросил. В кружке намял