– Кого?

– Катю Сидоренко! Стоит на правах жены, пьяная в хлам, еле за косяк держится, однако вся такая рассвирепевшая, дубленка распахнута, волосы дыбом стоят, и уверенно так долбит ногой в дверь. Орет при этом: я знаю, вы здесь, я за вами от самого ресторана слежу! Открой, козел старый, я твою прошмандовку мордой об дверь повожу!

– А ты?

– Ну, а я, ты же знаешь, шпана московская. Нрав у меня крутой, горячий, а больше всего не люблю, когда мне кто-нибудь слова громкие говорит, грозится на пустом месте. В общем, уловив такой недружелюбный настрой по отношению к моей персоне, я завелась и изрекла так спокойненько Бессмертному: открой, мол, солнце ты мое, она же всех соседей сейчас разбудит! Они милицию вызовут, зачем тебе такие шумные скандалы? А сама бочком-бочком – и к кухне. Пока наивный Бессмертный до двери опять, качаясь, как тонкая рябина в поле, добирался, я успела выудить из серванта бокал на высокой ножке. Вооружилась как следует. Но это, собственно, было лишнее: ты сравни мой рост и рост этой каракатицы, сечешь разницу?

– Ну, это-то да. Ты у нас и коня на скаку…

– Не продолжай, умоляю, это я много раз слышала. Короче говоря, только он ей дверь открыл, я этот бокал итальянский шмякнула об косяк и метнулась к ним. И на сидоренковские разгневанные вопли сказала тихим, но весьма решительным тоном: «Я тебе, шлюхе старой, сейчас эту розочку в ухо суну!»

– О боже, – ахнула Ирина, забыв, что обещала соблюдать тишину. – И что?

– Ты бы видела эту картину. – Лариса даже причмокнула, с удовольствием вспоминая забавный случай. – Бессмертный как-то сразу понял, что я не шучу и непременно задуманное осуществлю, если он немедленно не закроет дверь. Весь хмель с него как рукой сняло. Молниеносно дверь захлопнул, я даже удивилась такой быстроте реакции, учитывая наш с ним общий градус. Ну, ты же меня знаешь, у меня вожжа под хвост попала, я жаждала сидоренковской крови и поперла к закрытому входу, как разъяренный волкодав. Ну, думаю, щас открою и – держись, сука помойная! Ща поглядим, кто кого мордой об дверь повозюкает.

Катя Сидоренко снова покосилась на подруг через плечо. Лицо ее от царившей в зале духоты раскраснелось, под глазами блестели бисеринки пота. Ирина, вновь состроив невинное выражение лица, зашептала едва слышно:

– Ну ты, мать, страшная женщина! Удивляюсь только, как она выжила после этого?

– Выжить ей помог наш с тобой мальчик-одуванчик, который в данный момент, кажется, заканчивает умасливать публику. Он ухватился за мою ногу, и я, шагая к двери, волокла его за собой по вощеному паркету. Разумеется, его вес я даже не почувствовала, и вот уже было уцепилась за дверную ручку, чтобы Сидоренко поплатилась за свои слова. Акт расплаты содеять, понимаешь ли. Тогда Бессмертный встал на колени, сложил молитвенно руки, и, не поверишь, такого умоляющего тона и такого страшного голоса я потом больше ни у одного мужика не слышала. Как будто на весах находились его жизнь и смерть, и не Сидоренке я собиралась сунуть розочкой в ухо, а пройтись ею по его лоснящейся физиономии. «Ларочка, лапонька, солнышко мое, христом богом тебя умоляю, ну не открывай ты эту чертову дверь! Что со мной-то будет, подумай! Завтра нас возле отделения все журналисты мира будут встречать… Котик, рыбка, красавица моя, ну пожалей же меня, дурака старого». А сам, заметь, к моей розочке лап не тянет, опасается. «Нет! – рычу ему я. – Она испортила мне вечер, и теперь дело чести защитить тебя от ее домогательств!» А Сидоренко топчется возле двери и весь наш этот дружеский диалог слышит. «Кать, ну ты-то хоть будь умнее, тесак у нее в руках, слышишь – те-сак! – сейчас откроет дверь и зарубит тебя! Я ее из последних сил держу!» – орет он ей через дверь. Мне очень не понравилось, что Бессмертный, которого я так пламенно защищала, встал на сторону моего врага. Я решительно его отпихнула, а сама навалилась на дверь. А гений наш в последнем порыве на меня прыгнул, чтобы удержать. И вот тут наконец под нашим обоюдным напором дверная ручка поддалась, дверь распахнулась, и мы с ним вместе на площадку-то и вывалились. Но Сидоренки уже там след простыл…

Потом я еще долго капала ему валокордин вместо коньяка, слушала пульс и обливала впечатлительного Бессмертного холодной водой. А затем и вовсе осталась в квартире одна, ибо Сидоренко, оказывается, никуда не делась, а спустилась на улицу от моего «тесака» подальше. И начала горлопанить уже снизу, дескать, выходи, старый хрен, поговорить надо. Бессмертный, чудом избежавший кровавого побоища, мигом встрепенулся, скомканно извинился и умотал успокаивать свою разгоряченную спиртным подругу.

– А ты? – Ирина была, кажется, разочарована тем, что кровопролития так и не случилось.

– Ну, я ж тебе уже говорила, что после вина только коньяк пью. Я, конечно, ту бутылку висопишного коньячеллы разом прикончила, нашла в карманах Бессмертного пару рублей себе на такси и отбыла восвояси.

– Вот так история. Вы что, после этого с ним больше не общались, да? – протянула Ирина, с все большим интересом разглядывая благообразного режиссера, вещавшего со сцены о вечных ценностях и неугасимой силе искусства.

– Еще как общались, – фыркнула Лариса, – смеялись постоянно над этой историей. А вот к тому времени окончательно брошенная гением Сидоренко обиделась и начала давать довольно-таки пошлые интервью об их страстной любви в желтой прессе и в различных ток-шоу. При этом на все свои телевыступления являлась почему-то в сетчатых колготках.

– Ой, я помню эти колготки! – подтвердила Ирина. – Как телевизор ни включишь, все время на это сетчатое чудо попадаешь. Сидит такая, ноги как сардельки, и несет какую-то напыщенную околесицу.

– Конечно, обиженная Сидоренко очень старалась напакостить бывшему любовнику, но Бессмертный был тверд как скала – этими своими пасквилями она его никак не могла вывести из себя. А вот о том нашем общем случае она почему-то не рассказала ни разу, наверное, за ухо свое до сих пор опасается.

– А уши-то у нее, надо заметить, мясистые, – засмеялась Ирина, разглядывая торчавшие из-под высокой прически раскрасневшиеся сидоренковские уши. – Вот бы их на холодец пустить!

Отсмеявшись, подруги увидели, что сцена наконец опустела, свет в зале гаснет, и нашумевшая постановка сейчас начнется.

– Вот и говорю тебе, Ирка, не пей! – подытожила Лариса. – Не пей, чтобы тебя узнавали, чтобы облик, человеческий облик не терять. Это я с профессиональной точки зрения тебе говорю. Ладно, умолкаем, вон занавес открывается уже. Давай лучше новый шедевр Бессмертного смотреть, это интереснее.

– Спасибо вам большое за то, что уделили мне время! – искренне произнесла Катя, выключая диктофон.

– Ну что ты, мне самому приятно было побеседовать о былом, – тепло улыбнулся ей Замешаев, откидывая со лба прядь серебристо-седых волос.

Катя была довольна тем, как прошло интервью. Честно сказать, она шла на эту встречу со страхом: ей, молодой журналистке, без году неделя работающей в солидном журнале, доверили поговорить с самим Замешаевым, знаменитым театральным режиссером и бессменным преподавателем актерского мастерства в одном из столичных вузов. Она очень боялась, что гениальный старец высмеет ее, поймает на невежестве и с позором выставит за дверь.