— Собачий бой?!

— Люди любят делать ставки, друг, а эти бродяги готовымгновенно организовать любую азартную штуку: собаки, петухи сошпорами-бритвами. Бывает, что и два мужика берут в зубы концы шарфа и начинаютножами пырятъся пока кто-то из них шарф не отпустит, — проиграл, значит. Цыганеназывают это «честный бой».

Эндерс смотрел в зеркало за стойкой бара на себя и сквозьсебя.

— Да, все было, как в прежние деньки, — сказал онмечтательно. — Я носом чуял запах их мяса с перцем, оливкового масла. Откроешьбанку — оно так пахнет, а поджаришь — иначе. Слышал их старинный говор и удары:туд! туд! туд! — кто-то, значит, нож в доску кидает. А кто-то и хлеб пек постаринке — на раскаленных камнях. Все вроде бы, как в старые времена, да нетак. Что-то мне вдруг страшно стало, понимаешь. Вообще-то цыгане меня и раньшепугали как-то, но тогда я все равно мог к ним прийти. Какого черта — как никакя был белый человек, верно? В прежние времена мог подойти к их костру какхозяин, купить у них выпить чего-нибудь — не потому, что выпить хотелось, апросто, чтобы поглазеть. Но время сделало из меня старого человека, друг. Акогда старику страшновато, он куда угодно без оглядки не попрется. Не тевремена, когда он еще учился бриться… В общем, стоял я там вечером и смотрел.По одну руку Солт Шек, по другую — их машины, трейлеры. Они бродили туда-сюда усвоих костров, а я слушал их разговоры, смех, запах их еды ощущал. И тутоткрывается один фургон, на котором нарисована женщина и белый конь с рогом,как он там называется…

— Единорог, — подсказал Билли. Ему показалось, что голос егопрозвучал от кого-то другого. Он хорошо запомнил этот фургон, впервые увидевего в тот день, когда цыгане появились в парке Фэйрвью…

— Из него кто-то вышел, — продолжал Эндерс. — Вижу толькотень да огонек сигаретки. Но я узнал его. — Он постучал бледным пальцем поснимку. — Он это, приятель твой.

— Вы уверены?

— Он еще так крепко затянулся сигареткой, а я вижу… у неготакая штука. — Эндерс указал пальцем на то, что осталось от носа Тадуза Лемке,но прикасаться к глянцевой фотографии не стал, словно боялся заразиться.

— Вы с ним поговорили?

— Нет, — сказал Эндерс. — Это он со мной поговорил. Я стоялв темноте и Господом готов поклясться, что в мою сторону он даже не глянул. Ивдруг говорит: «Что, Флэш, по жене соскучился? Ничего, скоро будешь с ней».

Потом стрельнул окурком и пошел к костру. Я еще увидел, каку него блеснуло кольцо в ухе.

Он утер ладонью воду с подбородка и посмотрел на Билли.

— Флэш — такая кличка у меня была, когда я грошовымносильщиком работал на причале еще в пятидесятых. Но никто меня с тех пор такне называл, друг. Я, понимаешь, стоял-то совсем в темноте, а он вроде бы увидели назвал по старой кличке, либо, как цыгане говорят, секретным именем.Представляешь, что у них там за пазухой, коли даже секретное имя человеказнают?

— Неужели так много знают? — спросил Билли, обращая вопросотчасти к себе.

Бармен Тимми снова приблизился к ним. На этот раз онзаговорил с Билли почти ласково и так, будто Лона Эндерса рядом и не было:

— Он свою десятку заработал, верно? Ну и оставь его в покое.Ему худо, а от этих разговоров лучше не станет.

— Нормально, Тимми, — сказал Эндерс.

Тимми даже не взглянул в его сторону. Он смотрел на БиллиХаллека.

— Мне хочется, чтобы ты шел своей дорогой, — сказал он Биллиурезонивающим, даже добрым тоном. — Ты мне не нравишься, понимаешь? Выглядишь,как несчастье, — только место ищешь, чтобы натворить чего. За пиво можешь неплатить, уходи.

Билли посмотрел на бармена, испытывая страх и смущение.

— Ладно, ухожу, — сказал он. — Только один маленький вопрос.— Он повернулся к Эндерсу. — Куда они отправились?

— Не знаю, — ответил старик. — Цыгане адресов не оставляют,друг.

Плечи Билли опустились.

— Но я уже не спал, когда они утром тронулись в путь. Малосплю нынче, а о глушителях они не заботятся. Видел, что выехали на шоссе номер27 и повернули на север, на шоссе номер один. Думаю, в Роклэнд двинули. —Старик тяжело, с дрожью, вздохнул, и Билли наклонился к нему, чтобы лучшеслышать. — Роклэнд или, может, Бутбэй Харбор. Да. Вот и все, пожалуй, друг.Скажу только, когда он меня назвал моим секретным именем — Флэшем, я малость вштаны намочил. — И вдруг Лон Эндерс заплакал.

— Мистер, вы уходите? — спросил Тимми официальным голосом.

— Ухожу, — сказал Билли. Прежде, чем направиться к выходу,он мимолетно пожал хилое плечо старика.

Снаружи солнце ударило зноем, как молотом. Время перевалилоза полдень, солнце клонилось к западу. Посмотрев влево, он увидел собственнуютень — хрупкую тень высокого подростка на белом песке.

Он набрал код 203.

«Да, у них за пазухой до черта всякого, если знают старуюкличку первого попавшегося человека».

Набрал код 555.

«Мне хочется, чтобы ты шел своей дорогой. Ты мне ненравишься».

Набрал 9231 и прислушался к звонкам своего дома в городеЖирных Котов.

«Выглядишь, как несчастье…»

— Алло? — Голос запыхавшийся и полный надежды, но не Хейди,а Линды. Лежа на постели в номере гостиницы, Билли зажмурил глаза от внезапнонахлынувших слез. Увидел ее такой, какой она была, когда он шел с ней поЛантерн Драйв и говорил о несчастном случае, — ее старенькие шорты и длинныенеуклюжие ноги.

«Что ты ей скажешь, Билли-бой? Что пропотел весь день напляже, что пообедал двумя кружками пива и что, несмотря на два большихбифштекса на ужин, ты потерял три фунта вместо обычных двух?»

— Алло?

«Что ты приносишь несчастье тем местам, где появляешься? Чтотебе жаль, что ты врал, но ведь все родители так делают?»

— Алло! Кто это? Бобби, ты, что ли?

Не открывая глаз, он ответил:

— Это папа, Линда.

— Папа?

— Миленькая, я не могу сейчас говорить, — сказал он. «Потомучто, кажется, плачу». — Я все теряю вес, ты знаешь. Но я напал на след Лемке.Скажи маме об этом. Запомнишь? Я напал на след Лемке.

— Папочка, дорогой, ну пожалуйста, возвращайся домой! — Оназаплакала. Билли сжал трубку в руке. — Я по тебе соскучилась и больше несоглашусь, чтобы она меня куда-нибудь отсылала.