Это что, левитация?! Или он полый внутри?! Да нет! Всё равно бы упал!

Шар между тем начал медленно вращаться. Его поверхность тут же заволокло дымчатой поволокой. Цвет стал меняться, становится насыщеннее, ярче и вот уже над головами восторженно замершей толпы сияло маленькое ярко–красное солнце, разгоняя в стороны мрак. На несколько мгновений вокруг стало почти так же светло как днём. Я невольно зажмурился, подставляя щёку под тёплый ласковый ветерок, лёгким порывом мазнувший по лицу. Затем шар начал стремительно тускнеть, вновь изменил цвет и внезапно рухнул вниз зелёным мерцающим комочком. Я непроизвольно охнул, ожидая резкого удара о помост и, в следующее мгновение, выдохнул, сбрасывая охватившее напряжение. Кристалл, каким–то чудом затормозив, замер возле самой земли, продолжая мерно пульсировать мягким зелёным светом.

— Око Хунгара, — в едином порыве выдохнула толпа, падая на колени.

«Мракобесы хреновы»! — со злостью подумал я, так же падая коленями в липкую грязь. — «Может они ещё и сапоги лизать заставят»?!

Вот только деваться мне пока некуда. Я не Джордано Бруно, чтобы из принципа на костёр лезть или что здесь у них вместо него для еретиков практикуется? Не знаю, да и узнавать честно говоря совсем не хочу.

— Да свершится воля Троих, — выдохнул послушник и, взяв свиток из рук Невронда, повернулся к поднявшейся толпе: — Сегодня баллот тянут трое: Неклюй, сын Тихона, Степан, сын Трофима и Неждан, сын Трофима. Пусть выйдут.

Толпа ожила, раздвинулась, пропуская вперед трёх кандидатов. Послышался сдавленный женский плач.

— Смотри! Близнецы! — возбуждённо толкнул меня в бок Лузга, очевидно забыв о недавней размолвке. — Как две капли друг на друга похожи!

Действительно из троих склонившихся в поклоне юношей, двое были на удивление схожи, даже волосы из–под линялых треухов торчали одинаково упрямо.

— А что будет, если один из них вытянет баллот, а другой нет, — поинтересовался я у Гонды. — И тот, кто вытянул, на утро сознаться в этом откажется? Как послушник определит, кого забирать? Их же не отличишь. Как ещё они сами себя друг с другом не путают!

— Вот ещё! Будет отец Мефодий голову ломать! — фыркнул в ответ мой друг. — Раз близнец добровольно сигму одевать не хочет, значит, воле Троих противится. Это, почитай, то же самое будет, что и твой побег. Заберут обоих близнецов, да ещё троих в придачу — всего и делов!

Между тем, первый из испытуемых, которого звали, судя по всему, Неклюй, нерешительно опустившись на колени перед шаром, осторожно коснулся его поверхности ладонями. Камень, в ответ, ожил, окутав руки юноши клубящейся зелёной дымкой.

— Как будто рентгеном просвечивает, — выдохнул я, зачарованный зрелищем.

Дымка между тем опала, втянувшись обратно в шар. Юноша убрал с него руки и поднял с помоста продолговатый предмен такого же зелёного цвета.

— Откуда он его взял? Не было же ничего? — Не поняв, повернулся я к другу.

— Трое дают, — пожал плечами в ответ тот. — Это баллот и есть. Сейчас он зелёный, но как положишь на чашу Йоки, либо почернеет, либо побелеет. Это уж как боги решат!

Тем временем, к шару по очереди подошли близнецы. Действие повторилось, и каждый из братьев также стал обладателем персонального баллота. Судорожно сжимая зелёные пластины в руках, трое юношей сгрудились напротив послушника, не сводя испуганных взглядов с сундука.

— Вот сейчас, ежели ряд с кем–то заключён, охотнику баллот и передают, — жарко дохнул мне в ухо Марк. — Прям как тебе в тот раз.

Мефодий, не спеша, коснулся шара, мгновенно погасив его, и бережно положил в сундук. Толпа вновь затихла, ожидая продолжения. Я уже привычно передёрнул плечами, сбрасывая с себя оцепенение. Послушник между тем достал продолговатый такого же зелёного цвета камень, который был настолько сплюснут, что походил на огромную оладью с надкусанными краями. Будущий жрец бережно, словно артефакт был из тончайшего хрусталя, положил кристалл перед собой и отошёл на парю шагов назад. Все замерли. Сначала ничего не происходило. Камень лежал неподвижно, словно обычный булыжник.

— Батарейки разрядились, что ли, — чуть не сорвалась с моих губ шутка, но я вовремя спохватился. Могут и по шее надавать. Вон как смотрят. Будто на икону. Камень между тем, очевидно, решив, что полежал достаточно, начал оживать. Сначала его поверхность начала странно пузыриться, словно и не камень это вовсе, а вода закипает. Впрочем, мельтешение пузырьков быстро прошло, уступив место пришедшему на смену голубоватому сиянию, хаотично то сжимающемуся, то разжимающемуся вокруг артефакта. Интенсивность колебаний стала нарастать, уже с трудом улавливаясь глазами и в какой–то момент вверх ударил столб света, образовав на высоте около метра над камнем, что–то вроде маленького, бешено вращающегося на одном месте смерча. Восторженный выдох и процедура падания на колени повторилась. Мысленно чертыхаясь, опустился и я. А что делать? Попал в волчью стаю — вой по–волчьи. А то за ягнёночка примут. И поступят соответственно.

— Чаша Ойки, — с придыханием шепнул мне в другое ухо Гонда.

Я оглянулся. В глазах моего друга отражался восторг и благоговение. Что же. Надо признаться, меня это зрелище тоже порядком впечатлило.

— Пришло время узнать волю Троих, — в голосе Мефодия проскользнуло нетерпение. Оно и понятно. Ему–то эта картина за время поездки по деревням наскучить успела, а в доме закуска стынет.

Наступило гробовое молчание. Десятки глаз напряженно всматривались в троицу испытуемых. Юноши нерешительно переглянулись между собой. Было видно, что подходить в чаше им очень страшно, но вдвойне страшно было сделать это первым.

— Первым будешь ты, Неклюй, — окончательно потеряв терпение, решил ускорить ритуал послушник. — И поспеши! Своим промедлением ты оскорбляешь Троих!

Темноволосый юноша вздрогнул, услышав своё имя, оглянулся на толпу, ища у кого–то из родичей поддержки и нерешительно подошёл к сияющей чаше.

— Не тяни, Неклюй, — подбодрил юношу староста. — Твоя судьба уже определена Троими. Она у тебя в руке. Положив баллот в чашу, ты лишь узнаешь, что тебе уже предопределили боги.

— Да, дядька Панас, — шмыгнул носом Неклюй. Его начало заметно трясти. Чувствовалось, что юноша с трудом держит себя в руках. — Я щас.

Неклюй протянул пластину к чаше, почему–то держа нетяжёлый на вид баллот двумя руками. Напряжение достигло предела. Несколько томительных мгновений, юноша боролся с собой, заставляя разжаться окаменевшие пальцы и, наконец, выпустил баллот из рук. Пластина опавшим осенним листком закружилась в голубом сиянии и медленно опустилась на камень. Оттуда с шипением повалил густой пар. Будто на горячую сковородку водой плеснули. Пластина исчезла из вида. Люди замерли до рези в глазах всматриваясь в голубоватое марево. И дружно выдохнули, переводя дух.

— Чёрный баллот то! Вон оно как! — Охнул один из мужиков.

Толпа оживилась. Кто–то радостно хохотнул, староста одобрительно крякнул, махнув уцелевшей рукой.