— А что им будет, по суду храмовому? — поинтересовался я, бросив взгляд на последнюю телегу, где угрюмо сидели связанные мужики.

— Да всё что угодно, — хмыкнул весело Лузга. — Только их теперь не жрецы, а господине князь судить будет.

— Ну да, — согласился с ним Гонда. — Зря они ушлёпков умыкнули, особенно тех, что в Горбатый острог топали. За тебя их бы только храмовому суду предали. Ну, забрали бы их отцы–вершители, да в ходоки определили. Так там смерть лёгкая. Ушёл в проклятый город и не вернулся. Ну и баллот тянуть бы, конечно, деревенских заставили. Как же без этого! А вот ушлёпки на службе княжьей находились. Княжество, значитса, от лихого степного люда боронить должны были. Колдунов хоть и не любят, а польза от них на стенах немалая. Потому и школы мажески появились. Так что князь точно осерчает.

— Да его уже то взбесит, что он повелел, а какая–то деревенщина этому препятствовать вздумала, — хмыкнул Марк. — Видел я один раз господине князя в городе во время праздника. Лютый дядька!

— Да уж. Лучше вместе с нами до города в ушлёпки топать, чем на телеге на правёж к господине князю ехать, — Лузга зябко передёрнул плечами, видимо, представив на мгновение, что сам рядом с Никодимом на телегу уселся.

— Зато деревню от баллота спасли, — почесав голову, задумчиво заявил Гонда.

— Это как? — не понял я. — Меня–то они всё одно похитили?

— По имперским законам, правёж только один раз правят, — покосился в мою сторону Гонда. — А ежели провинностей много, то судят по самой тяжкой.

— Это что же получается, — недоверчиво хмыкнул я. — То есть, если я предположим кого–то убью, то грабить потом могу безнаказанно? Сколько душе угодно? И за это мне уже ничего не будет?

— Ну да, — согласился со мной Гонда. — Жизнь то у тебя одна? Ну, отрубят тебе за разбой руку. Так тебе не всё едино, мёртвому, есть у тебя рука или нет?

— Как–то странно ты рассуждаешь, — немного растерялся я. — Ну, а если сначала руку отрубить, а казнить потом на следующий день, например? Ну, чтоб помучился.

— Ишь ты, ушлый какой! — возмутился Лузга. — Ещё день прожить захотел! А может тебя и целый год не трогать потом? Нет! Тут всё должно быть по справедливости! Заслужил смерть — получи! И неча тянуть!

Я сконфуженно почесал голову, не найдя что возразить. Потом мысленно махнул на спор рукой. Какая мне собственно разница, как Никодима с Тимофеем казнят? За что боролись, то, завёрнутое в кровавый фантик, и получат. И поделом! Тут, как говорится, награда нашла своих героев! Меня Вимс беспокоит. Ему–то почему убийство Ставра с рук сошло?

— Слушай, Гонда, — решил я окончательно прояснить этот вопрос, — а почему Вимса отпустили. Неужели ему, и вправду, за убийство ничего не будет?

— Раз Невронд с собой в Вилич не поволок, значит, ничего, — пожал плечами в ответ, мой друг. Было заметно, что судьба мага–убийцы его совершенно не интересует.

— А почему? Ставр же на службе княжеской был. А он его убил! При свидетелях! И чего за него Мефодий вдруг заступаться начал?

— А ты разве не заметил, как старый колдун отцу–послушнику что–то показал украдкой? — хмыкнул в ответ Гонда. — Небось грамотку от герцога твинского, охранную! А тот, бают, самому государю императору дальний родственник! Вот и не захотел отец Мефодий связываться. Себе дороже выйти может! В Виличе отцу–приору обскажет всё. Пускай тот и решает, как быть. А с послушника и спросу нет!

— Будет каждому ушлёпку господине герцог грамотку выдавать! — не согласился с Гондой Лузга. — Больно нада!

— А почто тогда отец Мефодий такой ласковый с ним стал? — Гонда иронично изогнул брови. — Будто мёду сладкого объелся!

— Я думаю, что он не просто колдун, а маг храмовой. Вот отец Мефодий и отступился! Не по чину ему ушлёпков храмовых судить!

— А, разве, такие бывают? — удивился я.

— А то! — тряхнул головой Лузга. — Храму немало колдунов служит! Обереги им делают, в кристаллы силу мажеску вливают, города запретные от люда воровского отцам–вершителям стеречь помогают. Тварей магических, что из пустошей иной раз вылазят, опять же, изничтожают. Зато им и послабление немалое идёт!

— И подсудны они только суду храмовому, — важно изрёк Марк. — Даже господине князь колдуна судить не может, коль тот ему храмовую басму покажет. К отцам–радетелям татя отошлёт!

— Так отец Мефодий тоже служитель Троих, — хмыкнул я в ответ. — Разве он…

— Отец Мефодий всего лишь послушник! — перебил меня Гонда. — Он жрецом Троих только через несколько лет станет, если будет на то благословление богов! И храмовой суд вершить не может!

— А почему тогда его во главе обоза послали? — не понял я.

— А кто же ещё поедет? — криво улыбнулся Гонда. — Дорога длинная, да не безопасная. В пути всяко случиться, может. Вон нас чуть волколаки не сожрали! Кому своим животом понапрасну рисковать охота? Вот и посылают жрецы за оброком послушников. Вернутся хорошо — а нет, так не велика потеря. Другого кого возьмут!

— А в деревне Вимсу ничего не грозит? — я всё никак не мог смириться с тем, что убийство сошло магу с рук. — Обоз уехал, деревенские озлоблены.

— Неа, — покачал головой Гонда. — С него, теперича, пылинки сдувать будут. Деревне и так правёж княжеский предстоит. Не одни же они в этом участвовали, — мотнул юноша в сторону связанных. — А если ещё и что–то со спасённым магом случится. Ну, это уже открытый бунт!

— И что с ними тогда будет?

— Ничего не будет, — хохотнул из–за моего плеча Марк. — Ни их, ни деревни!

— Ну да, — согласился с ним Гонда. — Бунтарей тут ещё пуще степняков не любят. Так что, теперь, Вимсу ещё и провожатых дадут. Чтоб, значитса, до Вилича живым дошёл наверняка.

— И харч хороший в дорогу положат, — горестно вздохнул Марк.

* * *

В деревню мы вошли почти ночью. Собственно говоря, и деревней эти пяток покосившихся изб сгрудившихся в кучу за высоким забором, можно было назвать с большой натяжкой. Так — хутор–переросток. В ней даже погостного двора не было и послушник, скорчив недовольную физиономию, величественно проследовал в дом старосты — юркого, суетливого старика с закатанным за пояс пустым правым рукавом. Стража и возницы с грехом пополам разместились по остальным избам, кое–где даже вытеснив хозяев в сараи. Нам же достался полуразрушенный навес, служивший у местных хранилищем для сена.

— В сено поглубже зароемся — не замёрзнем, — заметив мой растерянный взгляд, решил утешить Гонда. — Не доехали мы чутка, вот беда. Тут переход дальний, а отец–послушник пока правёж над Никодимом творил, замешкался. Вот и вышли поздно. До большой деревни версты три всего осталось, да кто же в ночную пору ехать решится? К тому же, пока здесь баллот потянут, совсем стемнеет.

— Да кому тут тянуть? — не поверил я. — Тут людей чуть больше десятка едва наберётся.