— До степи ещё добраться нужно, — скорчил я кислую рожу и сокрушённо покачал головой: — А мне не только из города, из дворца не выбраться. Вимс наверняка наверху где–то неподалёку прячется.

Матвей, прикрыв глаза, ничего не ответил. Что же. Я, по крайней мере, попытался. Я устало поднялся, бросил взгляд на застывшего сбоку, смертельно бредного Тимоху, с сомнением взглянул на арбалет. Добить или ну его? Он и так умрёт.

— Алтарь, — прошелестел мне в спину голос.

— Что алтарь? — развернулся я к магу.

— Каждый алтарь Лишнего — это тот же портал. Любой Проклятый мог открыть его. В тебе есть частица ауры Проклятого. Значит, и ты сможешь.

— Как?

— Просто повели! Почувствуй себя хозяином этого дворца. Разбуди в себе асура и алтарь отзовётся.

— Спасибо.

Уже не колеблясь, я разрядил арбалет. Какой бы сволочью Матвей не был в своей жизни, эту помощь от меня он сейчас заслужил.

Портал открылся на удивление легко. Мне даже напрягаться не пришлось. Просто пожелал, и в центре алтаря открылось ещё одно, на этот раз, багрово–красное окно.

— Ты со мной? — повернулся я к Тимохе.

— А куда ты отправляешься? — посмотрел на меня юноша глазами преданного щенка.

— Не знаю пока, — пожал я плечами в ответ. — Туда, где нас ещё не ждут.

Клюквы было много. Заросшие мхом кочки были усыпаны ярко–красными горошинами, так и просящимися в глубокий кузовок. Только собирать успевай!

Славута и собирал. Руки работали быстро и сноровисто. Кузовок наполнялся на глазах, наливаясь приятной тяжестью. Этак они с Маришкой ещё до полдня домой вернуться успеют! Удалась в этом году ягода!

Мальчишка, раздвинув руками густой мох, потянулся к следующей горсти. Клюква — ягода добрая. Случись с тобой зимой жар аль немочь какая; клюквенный отвар — первое средство! Да и пирог из ягоды Маришка наловчилась вкусный делать! Особенно, если в него мёду добавить. Жаль только дорог он, мёд то этот! Хоть у дядьки Митрофана свои борти и недалече от деревни стоят, а всё же в лесу. А туда с оглядкой ходят, не абы как!

Славута мазнул взглядом по лесу. Вон он. Рядом стоит, ветками махает. Как раз по ту сторону болота. Вот только напрямки к нему не пройдёшь. Это тут на краю рядом с деревней, почти сухо. А коль дальше забредёшь — топь непролазная. Потому они с Маришкой без опаски ягоду и собирают. Из леса к ним дороги нет, а деревня вон она, под боком!

— Славута! Иди ко мне! Тут клюквы много!

— Её тут везде много, — придав голосу солидности, возразил пацан. После ухода Вельда в ушлёпки, он стал считать себя за старшего и на сестрёнку поглядывал свысока.

— А у меня крупнее! — не пожелала сдаваться пигалица. — И вообще. Я больше тебя насобирала! Вот!

— Подумаешь, — с напускным безразличием ответил Славута. — Ягоды рвать, то бабье дело. Нам, мужикам, несподручно!

Вздохнув, он потянулся к очередной кочке. Бабье, не бабье, а сильно отставать от Маришки нельзя. Задразнит потом, чего доброго!

— Ой! Славута! Смотри! Звёздочка с неба падает! Прямо к нам!!!

— Какая звёздочка? Совсем сдурела? День на дворе.

Славута, начав было выговаривать сестрёнке, разогнулся, да так и замер, ошарашено вглядываясь в небо.

Яркий, кроваво–алый шар, огненным росчерком разрезая небо пополам, стремительно летел прямо к ним. Воздух противно загудел; басовито, гулко, с присвистом. Под ногами затряслась земля, плеснув водицей между кочками.

Выронив из ослабевших пальцев кузовок, Славута неуверенно попятился и, запнувшись за коварную кочку, плюхнулся возле неё. Где–то сбоку завизжала Маришка.

Противно просвистев, шар пронёсся над головой так близко, что порывом ветра сдул со Славуты треух. Громкий всплеск, и земля закачалась под Славутой уже всерьёз, разбрызгивая во все стороны жидкую грязь.

— Батя сказывал, что это Йоки в камушки играет!

Славута не ответил, чувствуя, как внизу живота возникает сосущая пустота. Перевёл взгляд на намокшие штаны. Всхлипнул, попытался подняться на трясущихся ногах. И опустился обратно, обливаясь холодным потом.

Над болотом в месте падения шара заклубился странный туман бледно–серого цвета. Туман начал на глазах уплотняться, всё больше теряя прозрачность и приобретая диковинные очертания. В лицо дохнуло ледяной стужей.

Славута ещё раз попытался встать и с ужасом понял, что не может даже пошевелиться. Мышцы словно одеревенели, напрочь утратив свою пластичность, сознание помутилось, теряя волю к сопротивлению.

Бежать?… Куда? Зачем? От этого не убежишь!

Чужой воле, начавшей бесцеремонно стирать его сознание в порошок, Славута уже не сопротивлялся.