— Мы поговорим об этом и позже, и сейчас, — вырывая руку, воскликнул Увилл, делая шаг к столу, за которым сидел Дафф. — Да, это мой замок, и замок моего отца! А ещё замок моей матери! Это — замок Тионитов, и то, что ты сидишь тут, не делает его вотчиной Саваланов!

— Напомню, если ты запамятовал, Увилл, — резко ответил Дафф, отбрасывая огарок пера. — Что твоя мать умерла с фамилией Савалан. И что замок этот принадлежит мне уже двадцать лет! И что наследует его мой сын, Борг Савалан. А ты, насколько я знаю, являешься наследником домена Танна, да и то на месте Давина я бы десять раз подумал, прежде чем оставлять домен такому невротику как ты! Умным людям хватает гораздо меньшего времени, чтобы принять неизбежное. Ты не принял этого за двадцать лет — что ж, это твоя проблема!

— Посмотрим! — выпалил Увилл, который, судя по всему, хотел бы сказать много больше, но боялся не совладать со своим недугом.

Ничего более не говоря, он, трясущийся от ярости, стрелой выскочил из комнаты. Давин, подумав, остался.

— Он обязательно выкинет что-то на день ступления, — проворчал Дафф, потянувшись к кружке.

— Я тоже так думаю, — хмуро кивнул Давин.

— Да и Гурр с ним! — отмахнулся Дафф, утирая рукавом смоченную вином бороду. — Может быть это излечит его от фантазий!

— Ты плохо его знаешь, — покачал головой лорд Олтендейл. — Увилл не признаёт другой реальности кроме той, что придумал сам.

— Что ж, тем хуже для него, — философски пожал плечами Дафф, указывая на бутыль. — Выпьешь со мной?

— Нет, — Давин неодобрительно окинул взглядом беспорядок, царящий в комнате. — Да и тебе не мешало бы попридержать коней. Послезавтра здесь будет много гостей, и они не должны увидеть тебя в таком состоянии. Дафф Савалан — не слюнтяй, и им нельзя дать даже малейшего повода так думать!

— Да пошли они все! — пьяно мотнул головой Дафф, но тут же ясно взглянул да Давина. — А впрочем, ты прав. Я — Дафф Савалан!

И резким движением руки он смахнул на пол всё — и бутыль, и кружку, и даже свечу.

***

Зала была полна народа. Здесь были все вассалы Колиона, несколько лордов (из тех, кто обещал, не прибыл лишь Брад Корти, но он, возможно, просто опоздал), а также духовенство и домочадцы самого Даффа. После того, как был совершён молебен по усопшей, которая теперь, преодолев Белый Мост, начнёт свой трудный путь восхождения по Белому Пути, началась тризна. Даже неважное состояние хозяина дома в последнее время никак не сказалось на организации — еды и питья было вдосталь.

Во время тризны в день ступления не принято произносить речей. С этого дня душа умершего окончательно отрывается от этого мира и не принадлежит ему больше. Люди едят и пьют, чтобы, скорее, подчеркнуть торжество жизни, которая пока ещё есть у них. Лишь близкие люди вначале произносят какие-то слова, вспоминая всё доброе о почившем.

Естественно, что по старшинству первым сказал своё слово Дафф. Он действительно взял себя в руки и сейчас выглядел скорее утомлённым, что опустошённым. Для всех вассалов, для лордов доменов он вновь был Даффом Саваланом, одним из влиятельнейших людей к северу от Саррассы.

Дафф сказал очень простые и подкупающие искренностью слова. Он, мастер витиеватых речей, словесного тумана и завуалированных оскорблений, сейчас говорил нарочито просто — короткими, лаконичными фразами, словно ему не хватало дыхания на большее. И было видно, что он говорил от души.

Этот Дафф был совершенно незнаком Давину. До этого момента он знал двух Даффов — легкомысленного повесу и балабола, а затем — хитрого и лицемерного, надменного и насмешливого. Сейчас он словно заглянул за все баррикады, что воздвигал Дафф в своей душе, и увидел его суть, не прикрытую доспехами цинизма. Впрочем, быть может, Дафф и сейчас играл какую-то свою роль, но Давину всё же хотелось думать, что Лаура сумела сделать этого человека лучше.

После слов мужа коротко высказались и дети. Камилла и Желда едва сдерживали подступающие слёзы, Борг же, несмотря на юный возраст, держался весьма достойно. И вот теперь надлежало сказать Увиллу. Давин со щемящей болью в сердце ожидал этого выступления. Он пытался говорить с сыном, увещевать его, даже умолять. Но тот, как обычно, игнорировал всё сказанное, механически кивая на просьбы отца, но по его выражению лица нельзя было понять — слышит ли он сказанное, и, главное, последует ли ему. В общем, Давин смирился и теперь ему оставалось лишь надеяться на благоразумие юноши.

В зале повисла какая-то особенная тишина. Видимо, все присутствующие так или иначе ожидали скандала. Дафф, принявший невозмутимый и чуть насмешливый вид, поудобнее уселся на скамье, расчистив место на столе перед собой от блюд и бокалов. Увилл, бледный, но относительно спокойный, поднялся с места. Давин, сидевший рядом, видел, как мелко дрожат его пальцы, но в целом юноша не выглядел как человек, у которого вот-вот случится нервный припадок.

— Я не видел свою мать двадцать лет, — заговорил он. Его пальцы машинально схватили ложку со стола, и Увилл, сам не замечая этого, стал крутить её в руках, будто пытаясь сломать. — Я помню её ещё совсем молодой — она была тогда моложе, чем я сейчас. И теперь я понимаю, насколько ей было сложно столкнуться с подобными обстоятельствами. Тогда я был маленьким мальчиком, и мама казалась мне взрослым человеком. Я думал, что взрослые всё понимают, во всём разбираются. И я думал, что мама предала меня. Теперь я понимаю, что она столкнулась с обстоятельствами, которые были сильнее неё. Я сейчас старше, чем была тогда моя мама, и я растерян и сбит с толку… Я очень виноват перед нею…

Увилл склонил голову и замолк, словно собираясь с силами. Давин наблюдал за ним, опасаясь заметить признаки надвигающегося приступа, но, похоже, юноша вполне владел собой. Подобные речи на тризнах обычно бывали недлинными, и у Давина даже зародилась робкая надежда, что этим всё и закончится. Неужели Увилл действительно многое понял за дни своего добровольного заточения? Увы…

— Но сегодня я не могу забыть и другого события, случившегося в те далёкие времена, — собравшись с духом, Увилл вновь поднял голову. — Я оглядываю эту залу и вижу здесь вассалов домена Колиона. Но я не уверен, помнят ли они, что являются вассалами дома Тионитов?

Тишина в зале, и без того достаточно глубокая, стала недоброй. Кто-то из вассалов опустил лицо, другие же наоборот хмуро глядели на молодого человека, пытающегося их пристыдить.