Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Давин услышал, что Увилл позади запнулся. Он быстро обернулся, но юноша удержался на ногах. Он, не отрываясь, глядел на тёмный, покрытый снежной крошкой холм, медленно подходя к нему, будто во сне. В широко распахнутых глазах стояли слёзы, а голова начала подёргиваться. Выдержит ли он? Пожалуй, стоило настоять на том, чтобы остаться и отдохнуть. Но теперь уж поздно. Оставалось только надеяться, что психика Увилла справится на этот раз.
Подойдя к кургану, Давин склонился и коснулся пальцами подмёрзшей, присыпанной мелким снежком земли в последнем прощании. Может и к лучшему, что он не успел. Не успел увидеть Лауру постаревшей со скованным смертью лицом. Для него она навсегда останется в памяти такой, какой он видел её двадцать лет назад. Такой, какой была теперь её дочь Камилла.
Боковым зрением Давин увидел, что Увилл подошёл и встал рядом. Его пошатывало, и Давин поспешил обнять сына за плечи. Тот растерянно глядел на курган, и губы его шевелились, что-то шепча. Время от времени этот шёпот прерывался судорожными всхлипами, и тогда всё тело Увилла содрогалось. Давин прижал юношу к себе так крепко, как мог и, кажется, смог расслышать то, что шёпотом повторял Увилл. «Я приехал, мама». И ещё: «Прости меня».
— Камилла сказала, что вы прибыли, — раздался голос позади, и юноша вздрогнул, словно от удара плетью.
— Я скорблю о твоей утрате, Дафф, — поворачиваясь, произнёс Давин. Ему пришлось отпустить Увилла.
— Благодарю, — сухо кивнул лорд Колиона.
Его лицо осунулось и выглядело каким-то серым, словно присыпанным пеплом. Дафф всегда был худощав, а теперь же он и вовсе напоминал скелет. А ведь он действительно любил Лауру, понял вдруг Давин. И он сейчас страдает не меньше других.
— Пошёл прочь! — злобно прошипел Увилл, брызжа слюной.
— Сейчас не время, Увилл! — резко одёрнул его Давин, стискивая предплечье юноши стальной хваткой.
— Это всё ты! — кривясь от ненависти, продолжал Увилл. — Ты во всём виноват! Ты не смеешь приходить сюда!
— Ты сошёл с ума, юноша! — злость оживила помертвевшее лицо Даффа. — Ты прогоняешь меня от могилы моей жены и матери моих детей? Уж если кому и не стоит тут быть, так это тебе! Ты отравил жизнь своей матери!
— Дафф, не нужно! — Давин бросился между ними, будто опасался, что они сейчас вцепятся друг в друга.
— Я… я… я… — Увилл, задыхаясь, повторял одно слово, словно колесо, делающее оборот за оборотом. Было видно, что он силился, но не мог сказать ничего кроме этого, равно как и не мог остановиться. — Я… я…
— Дафф, помоги! — крикнул Давин, бросаясь к сыну.
Тот уже падал лицом вниз. Его голова дёргалась так, будто кто-то резко таскал его за волосы. Это был припадок. Дафф, подскочивший мгновением позже, подхватил валящегося юношу под руку с другой стороны, но даже они, двое сильных мужчин, не сумели удержать Увилла. Он ткнулся лицом в застывшую истоптанную множеством ног землю, рассекая кожу на лбу и щеках, забивая рот перемешанной со снегом грязью.
— Надо перевернуть его, — надрываясь, прохрипел Давин.
Перевернуть бьющегося в судорогах Увилла было нелегко, но они справились.
— Я позову слуг, — тяжело дыша, крикнул Дафф.
— Пока не надо. Я знаю, что делать. Позовёшь их, когда приступ ослабеет. Пока держи ему руки.
Сам же Давин пытался удерживать голову. Он вглядывался в его лицо, пытаясь поймать момент, когда Увилл начнёт задыхаться. С неба вновь посыпался мелкий колючий снег. Ветер подхватил позёмку и швырнул её в лицо Давину, который стоял на коленях в нескольких шагах от кургана Лауры и беззвучно плакал.
***
Увилл безвылазно находился в комнате, которую выделил для него Дафф. Давин решил дожидаться двадцать четвёртого дня со смерти Лауры. Арионниты отмечали этот день — считалось, что ровно столько требуется душе, чтобы полностью перейти Белый Мост и ступить на Белый Путь. И Давин хотел не пропустить хотя бы это событие.
Кроме того, к этому дню ожидался приезд и некоторых других лордов, которые желали почтить память леди Савалан. По крайней мере, обещали быть правители пяти-шести центральных доменов, и это был лишний повод увидеться с некоторыми из них, чтобы обсудить текущие дела.
Как уже было сказано выше, Увилл всё это время был взаперти и неохотно впускал даже Давина. Что же касается остальных, то он не отпирал дверь даже Камилле, несмотря на все внушения и возмущения отца. Увилл выглядел очень слабым — быть может, он лишь притворялся, чтобы его оставили в покое, а может действительно минувший припадок оказался тяжелее предыдущих.
Давин же близко познакомился не только с Камиллой, но и с детьми Даффа — Желдой, которая была года на полтора-два младше Солейн, а также Боргом, мальчиком лет четырнадцати-пятнадцати, который должен был, судя по всему, стать наследником домена Колиона. Камилла очаровала немолодого лорда — он буквально видел и угадывал Лауру в каждой чёрточке её лица, в каждом движении, в звуках голоса.
Несмотря на то, что Давин всегда убеждал всех, и в первую очередь самого себя, что он никогда не был влюблён в Лауру, вероятно, это всё же было не так. Вот и сейчас он не мог избавиться от очарования девушки, годящейся ему в дочери. Его сердце трепетало всякий раз, когда он видел её и говорил с ней. Камилла же — тихая, скромная, всегда печальная — охотно проводила время в компании лорда Олтендейла.
Девушка с горечью рассказывала о том, что случилось с матерью. Вопреки всему, что рисовал в своём воображении Увилл, Лаура, похоже, прожила вполне счастливую жизнь с Даффом. Заболела она ещё осенью, и поначалу ничего не предвещало такого трагического конца. Лекари исключили алую лихорадку, сказав, что это — не более чем обычная простуда. Однако вскоре усилившийся кашель и неспадающий жар дали понять, что дело обстоит куда серьёзнее. Через какое-то время стало понятно, что у Лауры воспаление лёгких.
Медики делали всё, что могли, но спасти пациентку не сумели. Она угасла на глазах мужа и детей. В какой-то момент она просто не смогла больше дышать и умерла. Камилла, рассказывая об этом, не могла удержаться от слёз, и её трудно было в этом упрекнуть.
Давин
