– И что она ответила?

Мисс Ховард скорчила в высшей степени выразительную гримасу:

– «Милый Алфред… дорогой Алфред… Злая клевета… злыеженщины… которые обвиняют моего дорогого мужа…» Чем скорее я уйду из этогодома, тем лучше. Так что я ухожу!

– Но… не сейчас…

– Немедленно!

Минуту мы сидели и во все глаза смотрели на нее. ДжонКавендиш, убедившись в том, что его уговоры бесполезны, отправился посмотретьрасписание поездов. Его жена пошла за ним, бормоча, что надо бы уговоритьмиссис Инглторп изменить ее решение.

Как только они вышли из комнаты, лицо мисс Ховардизменилось. Она нетерпеливо наклонилась ко мне:

– Мистер Гастингс, по-моему, вы честный человек! Я могувам довериться?

Я несколько удивился. Мисс Ховард положила ладонь на мою рукуи понизила голос почти до шепота:

– Присматривайте за ней, Гастингс! За моей беднойЭмили. Они тут все как клубок змей! Все! О, я знаю, что говорю. Среди них нетни одного, кто не нуждался бы в деньгах и не пытался бы вытянуть у неепобольше. Я защищала ее, как могла. А теперь, когда меня тут не будет, они всена нее накинутся.

– Разумеется, мисс Ховард, сделаю все, чтосмогу, – пообещал я. – Но уверен, сейчас вы просто расстроены ивозбуждены.

Она перебила меня, медленно покачав головой:

– Поверьте мне, молодой человек. Я дольше вашегопрожила на свете. Все, что я прошу, – не спускайте с нее глаз. Вы самиувидите.

Через открытое окно послышался шум мотора и голос Джона.Мисс Ховард поднялась и направилась к двери. Взявшись за дверную ручку, онаповернулась и поманила меня пальцем:

– Мистер Гастингс, особенно следите за этим дьяволом –ее мужем!

Больше она ничего не успела сказать, так как ее буквальнозаглушил хор голосов сбежавшихся на проводы людей. Инглторпы не появились.

Когда автомобиль уехал, миссис Кавендиш вдруг отделилась отнашей группы и пошла через проезд к лужайке навстречу высокому бородатомумужчине, который явно направлялся к дому. Она протянула ему руку, и щеки у неепорозовели.

– Кто это? – резко спросил я, так как инстинктивнопочувствовал к этому человеку неприязнь.

– Доктор Бауэрштейн, – коротко ответил Джон.

– А кто такой доктор Бауэрштейн?

– Он отдыхает в деревне после тяжелого нервногорасстройства. Лондонский специалист, по-моему, один из величайших экспертов поядам, очень умный человек.

– И большой друг Мэри, – вставила неугомоннаяЦинтия.

Джон Кавендиш нахмурился и тотчас сменил тему разговора:

– Давайте пройдемся, Гастингс! Это отвратительнаяистория! У Эви всегда был острый язык, но во всей Англии не найти болеепреданного друга, чем она.

Он направился по тропинке через посадки, и мы пошли вдеревню через лес, служивший границей имения.

Уже на обратном пути, когда мы проходили мимо одной изкалиток, из нее вышла хорошенькая молодая женщина цыганского типа. Онаулыбнулась нам и поклонилась.

– Какая красивая девушка, – заметил я судовольствием.

Лицо Джона посуровело.

– Это миссис Рэйкс.

– Та самая, о которой мисс Ховард…

– Та самая! – с излишней резкостью подтвердил он.

Я подумал о седовласой старой леди в большом доме и об этом оживленномплутовском личике, которое только что нам улыбнулось, и вдруг ощутил холодокнеясного дурного предчувствия. Но постарался не думать об этом.

– Стайлз в самом деле замечательное старинноепоместье, – произнес я.

Джон довольно мрачно кивнул:

– Да, это прекрасное имение когда-нибудь будет моим…Оно уже было бы моим, если бы отец сделал соответствующее завещание. И тогда яне был бы так чертовски стеснен в средствах.

– Вы стеснены в средствах? – удивился я.

– Дорогой Гастингс, вам я могу сказать, что моеположение буквально сводит меня с ума!

– А ваш брат не может вам помочь?

– Лоуренс? Он истратил все, что имел, до последнегопенса, издавая свои никчемные стихи в роскошных обложках. Нет! Все мы сидим безденег, вся наша компания. Надо сказать, наша мать всегда была очень добра кнам. Я хотел сказать – была добра до сих пор… Но после своего замужества,разумеется… – Джон нахмурился и замолчал.

Впервые я почувствовал, что с уходом Эвлин Ховард обстановкав доме необъяснимо изменилась. Ее присутствие внушало уверенность. Теперь,когда эта уверенность исчезла, все, казалось, наполнилось подозрением.Почему-то перед моим мысленным взором возникло неприятное лицо доктораБауэрштейна. Меня переполнили неясные подозрения. Я засомневался во всех, и накакой-то момент у меня появилось предчувствие неотвратимо надвигающегосянесчастья.

Я прибыл в Стайлз 5 июля. А сейчас приступаю к описаниюсобытий, произошедших 16-го и 17-го числа этого месяца. И для удобства читателяперечислю как можно подробнее события этих дней. Их последовательность былаустановлена на судебном процессе в результате долгого и утомительногоперекрестного допроса.

Спустя несколько дней после отъезда Эвлин Ховард я получилот нее письмо, в котором она сообщала, что работает в большом госпитале вМиддлингхэме, промышленном городе, находящемся милях в пятнадцати от нас. Эвлинпросила написать ей, если миссис Инглторп проявит желание примириться.

Единственной ложкой дегтя в бочке меда моих мирных дней вСтайлз-Корт было странное и, я бы даже сказал, необъяснимое предпочтение,которое миссис Кавендиш отдавала обществу доктора Бауэрштейна. Не могу понять,что Мэри нашла в этом человеке, но она постоянно приглашала его в дом и частоотправлялась с ним на дальние прогулки. Должен признаться, я не в состоянии былувидеть, в чем заключалась его привлекательность.

16 июля был понедельник. День выдался суматошный. Днем всубботу прошел благотворительный базар, а вечером того же дня состоялосьсвязанное с этим событием увеселительное мероприятие, на котором миссисИнглторп декламировала военные стихи. Все мы с утра были заняты подготовкой иукрашением зала общественного здания деревни, где происходило это торжество.Ленч у нас состоялся очень поздно, потом мы немного отдохнули в саду. Я обратилвнимание на то, что поведение Джона было каким-то необычным – он выгляделвозбужденным и обеспокоенным.

После чая миссис Инглторп пошла немного полежать перед своимвечерним выступлением, а я пригласил Мэри Кавендиш на партию в теннис.