class="p1">Оник узнал его по голосу, — это был комиссар. Он снова взял руку Ваана, прощупал пульс и вздохнул:

— Да, заснул… Передохни-ка малость, — сказал он Гарнику. — Завтра нам опять шагать с утра, — устанешь, можешь отстать…

— Я не могу думать о себе! — глухо ответил тот, подавляя слезы.

— Зря! Подумай и о себе…

Ваан умирал, пульс едва прощупывался. Но комиссар не хотел говорить об этом.

Не спавший Оник чутьем понял это: у комиссара было доброе сердце.

Вспомнив историю с Бакенбардом, он заговорил шепотом с Варданяном:

— Дорогой брат, тот парень неправильно сделал. Бешеную собаку уничтожают на месте. — Обеими руками крепко стиснул локоть комиссара. — Сейчас темно, никто не увидит. Только бы кто-нибудь подсобил, чтобы не трепыхался, как курица. Я бы его…

Варданян понял все с полуслова.

— Ни в коем случае! — также шепотом, но твердо сказал он. — Размику придется отвечать. Ведь многие видели драку.

— Это верно, — поразмыслив немного, согласился Оник. — Многие видели… Этот пес и ко мне подходил, кое-что выболтал о себе. Там, там надо было покончить с ним!..

Они притихли. Варданян снова проверил пульс больного. Сердце уже не билось.

— Он больше не проснется… — сказал Варданян.

— Ваан! — выкрикнул Гарник, — он начал трясти брата.

— Тише, парень, тише!

Жалобный вопль разнесся по всему хлеву. Многие из пленных вскочили.

— Кто там сошел с ума?

— Убили?..

— Кого убили?

Тревожные голоса заглушила короткая автоматная очередь. Часовой стрелял сквозь дверь. Пули, просвистев над головами людей, врезались в стену.

В хлеву поднялась глухая суматоха. Те, кто сидел, прилегли к земле.

Кругом раздавались шепотки:

— Кто это орал? Из-за него стреляли.

— Они нас всех тут перебьют…

Во мраке трудно было разобрать, что происходит в хлеву. Нащупав рукой колено Гарника, Оник прошептал:

— Молчи! Ни звука!..

Гарник молчал.

— Ты слышишь? — спросил Оник.

Никакого ответа.

— Уж не попала ли в него пуля?

Моментально обшарили Гарника. Раны не оказалось.

— Парень в обмороке, — догадался Варданян.

Он расстегнул ему ворот.

Вскоре Гарник пришел в себя. Варданян обнял его за плечи. Гарник зарыдал снова.

— Тише! — предостерег Великанов. — Опять стрелять начнут.

— Ничего, пусть поплачет, — заговорил Оник. — Плачь, пусть сердце остынет. Только несчастен не ты один… Смерть всех нас тут стережет, не надо ей покоряться.

Никогда еще не приходилось Онику утешать человека, сраженного потерей близкого человека. Теперь он пытался облегчить, как мог, горе друга. Слушая его увещевания, Гарник на время затихал, потом плечи опять начинали вздрагивать от беззвучных рыданий. Друзья ему предлагали лечь, отдохнуть. Рядом с трупом брата! Вот он может нащупать его одежду, лицо, руки… Все это казалось Гарнику каким-то кошмарным сном.

Оник и Великанов, сраженные усталостью, задремали. Чутким сном забылся и Варданян. Когда посветлело в сарае, он протер глаза, посмотрел на лежавшего рядом мертвеца. Лицо Ваана было удивительно безмятежным.

Подходили пленные, оглядывали мертвого товарища и с поникшей головой удалялись.

Варданян сказал Гарнику:

— Держись тверже, парень!.. Не навлекай на себя внимание немцев. Тяжело… но что делать? Ведь его могли убить на фронте, и ты даже не узнал бы об этом.

— Я попрошу разрешения похоронить его.

— Не позволят. Выбрось это из головы.

Настала тяжелая минута. Распахнув двери хлева, немцы начали выгонять пленных на двор.

— Никуда не пойду! — заявил Гарник. — Я не могу его оставить, это невозможно…

— Добьешься того, — убеждали товарищи, — что тебя оставят тут вместе с братом. Пошевели немного мозгами, приятель!..

Но слова не действовали на Гарника. Тогда Оник и Великанов, схватив его за руки, подняли и потащили к двери.

— Приди в себя, дружок! Долго ли мы сможем тебя вот так тащить?

Конвоиры уже строили пленных в ряды. Провозившись с Гарником, Варданян, Оник, Великанов и Размик вышли из хлева последними.

Когда они подходили к колонне, их остановил один из фашистов. Он вытолкнул в сторону Варданяна и Размика и приказал им идти обратно в опустевший хлев.

Варданян сразу все понял. Заговорившая в нем жажда жизни заставила его остановиться, он попытался что-то сказать. Но обоих грубо втолкнули в хлев.

Уже в дверях, повернув к убийцам суровое лицо, Варданян поискал кого-то глазами в толпе пленных, не нашел и только успел крикнуть:

— Я не вижу этого предателя, но он где-то среди вас. Берегитесь его!.. И не падайте духом, товарищи! Как бы далеко вас не угнали, Красная Армия придет. Они сторицей ответят за все ваши муки…

Ему не дали закончить. Несколько вразнобой посыпавшихся выстрелов оборвали жизнь комиссара Варданяна. Рядом упал Размик.

— За что, звери? — крикнул он перед смертью.

Губы Оника задрожали.

Гарник смотрел на трупы расстрелянных с каким-то детским недоумением. За что убили этого доброго человека, ставшего близким ему в эту кошмарную ночь?

Под стеной сарая росла трава, на ней, как слезы, блестели росинки. Прилетела стайка воробьев, села на крышу. Почирикав о чем-то, воробьи испуганно улетели.

По небу плыли темные облака. На востоке разливались багровые краски зари.

Конвой запретил всякие разговоры. Несколько пленных тут же избили за них. Колонна двинулась.

Гарник еле передвигал ноги. Все туманилось и мешалось перед его глазами. Ему казалось, что он не шагает, а катится в какую-то бездну, где воздух полон запахов пота, гнойных ран, разлагающихся трупов. С отвращением смотрел он вокруг себя, его тошнило, во рту стояла неприятная горечь.

Оник все время шагал рядом и шепотом повторял:

— Потерпи, потерпи, дружок!

Их вели по улице села. Издали пленных провожали глазами женщины и дети. Конвоиры, поглядывая по сторонам, свистели, гоготали.

Гарник продолжал шагать с поникшей головой с чувством полного безразличия ко всему. Одного он не мог понять — почему в этом сне его толкают, заставляют идти вперед и вперед.

Великанов держал его под руку.

— Дыши, братец, глубже! Так ты не дойдешь…

Шли до полудня. Миновали какой-то городок и оказались на разбомбленной железнодорожной станции. Некоторые из железнодорожных линий были разбиты, валялись искореженные рельсы. Над зданием полуразрушенного депо вился негустой, молочного цвета дым: там угасало последнее пламя пожара.

Оник вспомнил Ленинаканский вокзал. Ему нравилась вокзальная суета, гудки паровозов, на вокзале его всегда охватывало бодрое воодушевление.

Не так было на этой станции.

Серую колонну пленных разделили на части. Выбившихся из сил людей набивали в вагоны так, словно это были мешки, и плотно закрывали за ними металлические двери.

Гарник вдруг потянул за рукав Оника:

— Смотри, вот он! Поднимается в вагон, видишь?..

Оник оглядел группу пленных, толпившихся у пятого вагона, и заметил Бакенбарда.

— Сволочь! Надо было с ним рассчитаться еще ночью. Говорил я Варданяну, да он не согласился. Радуется, должно быть. Но