Около больного, прикусив губу, сидел смуглый горбоносый парень. Оник, решив, что это тоже земляк, спросил по-армянски:

— Чем он отравился?

Парень оказался грузином.

— Кто его знает! — сказал он по-русски. — Мы только тут познакомились. Это ваш ереванец, по фамилии Адоян. В селе он поднял консервную банку с остатками рыбы, съел…

— Нет ли тут среди нас врача?

— Врача?.. Может, профессора хочешь? — ехидно ухмыльнулся вынырнувший из толпы Бакенбард.

Оник беспомощно смотрел на земляка, мучившегося в корчах на полу. Толпа любопытных росла. И вдруг, расталкивая ее, кто-то с криком бросился к больному. Это был Гарник.

— Ваан! Ваан! — повторял он, стиснув ладонями лицо больного. — Что с тобой, Ваан?.. Откуда ты? Ваан, родной, посмотри: это я, Гарник… твой брат…

Подняв голову Ваана, он целовал его лоб, щеки. Казалось, это привело в себя больного. Широко открытыми глазами он посмотрел в лицо Гарника, прохрипев:

— Брат… умираю…

Еле сдерживая слезы, Гарник расспрашивал брата:

— Что с тобой? Ты ранен, Ваан? Как же это я тебя не видел?.. Когда ты сюда попал? Скажи, что с тобой?..

Больной неверным языком повторил то, что Оник уже слышал от грузина, добавив:

— Я ранен… вот в плечо… Но рана — ничего… Живот меня мучает! Ой, ой, не могу!..

Он задыхался, скрипя зубами, и в его глазах, когда он их открывал, чтобы проверить — тут ли его брат, мелькало выражение смертельной муки.

— Воды! Хоть каплю воды!.. — просил он.

— Воды! — Гарник оглядел стоявших вокруг пленных.

— Воды! — выкрикнул Оник.

Воды не было. Вода могла быть только там, за стеной сарая. Но, может, найдется глоток у кого-либо из пленных? Оник обошел хлев, — он умолял, просил, требовал и вернулся ни с чем.

— Нет воды… Эх, хоть бы корку арбуза!..

Ваан начал бредить. Должно быть, услышав про арбуз, он все бормотал про себя:

— Арбуз… арбуз… арбуз…

Брат положил его голову к себе на колени и в отчаянии спросил:

— Что же делать, ребята?!

Все молчали. Да и что можно было ответить?

Неожиданно к больному подошел пожилой, заросший черной бородой человек. Опустившись на колени возле него, он тихо спросил Гарника:

— Давно ли отравился?

— Говорят, сегодня, — сказал тот. И, поняв, что облегчить страдания брата он не в силах, беззвучно разрыдался.

Бородатый человек, взяв руку больного, проверял пульс.

Сгрудившиеся вокруг солдаты решили, что пришел врач и терпеливо ждали, что он скажет.

— Что, комиссар, врачеванием решил заняться?.. — послышалось вдруг. — Ты, оказывается, не только по политической части…

Это был Бакенбард.

Симпатичное лицо человека, державшего руку Ваана, было хмурым. Теперь оно сразу потемнело. Не глядя в сторону Бакенбарда, он осторожно опустил руку больного и сказал:

— Состояние у парня очень тяжелое…

— Не валяй дурака, комиссар!

Обернувшись на голос Бакенбарда, Оник увидел, как стоявший поблизости невысокий черноволосый парень поддал Бакенбарду́ в подбородок. Тот щелкнул зубами. На губах, из прикушенного языка, показалась кровь. Бакенбард отшатнулся, заслоняя лицо руками, замычал. Парень замахнулся снова, но комиссар на этот раз удержал его:

— Размик, ты с ума сошел?..

Кто-то из пленных выкрикнул:

— Держите этого черного дьявола!.. Нашел место драться!

— Ничего, он еще пожалеет! — зловеще сказал Бакенбард, предусмотрительно отходя в сторону. Размик опять было ринулся на него:

— У, гад!

— Брось ты петушиться! — оттащили его.

Подошел Великанов. Оник рассказал ему, что тут произошло.

— Вот так встретились братья! — подивился Иван. — Да, всякое бывает!.. А я, кажись, заснул там… Неужели ничем нельзя ему помочь? — посмотрел он на больного.

— Даже воды нет…

— А что сделаешь?

— Черт бы их взял!..

Ужасно было чувствовать полное свое бессилие перед костлявой рукой смерти.

3

Мучения Ваана не прекращались. Но даже будучи в полубредовом состоянии, он все же продолжал разговор с братом.

Полтора года они не виделись. Ваан служил в Новочеркасске. В одном из последних писем он сообщал, что произведен в младшие лейтенанты, и ему обещают недолгий отпуск. Ваан собирался навестить родных. «Вот было бы хорошо, — писал он, — если б и ты, Гарник, приехал. Кутнули бы мы с тобой!..»

Но Гарник не мог приехать: ему оставалось всего три месяца до окончания службы. Он лишь обещал непременно заглянуть в Новочеркасск после демобилизации.

И вот где привела судьба им встретиться… Гарник не помнил, когда он плакал до этого. Но здесь он не мог удержать своих слез. Оказавшись в плену, он не раз думал о родителях. Тяжело им будет узнать об этом! Но слава богу, он не один у них — вернется с войны Ваан, облегчит горе матери и отца… Мог ли Гарник предполагать, что встретит брата здесь и в столь ужасном положении?.. Больше тысячи человек было в этом хлеву. И никто из них не мог помочь его брату. Усталые, измученные, бесправные люди — в самом деле, чем они могли помочь? А состояние Ваана между тем все ухудшалось. Лихорадочно сжимая руку Гарника, он еще успел сказать:

— Брат, брат-джан… видно я умру здесь… Матери и отцу ничего не говори. Ах, Шушик, дорогая сестричка!.. Твой брат… твой брат…

Было трудно понять, в сознании он или бредит.

Отчаявшийся Гарник сказал Онику:

— Я постучу в дверь — может, откроют. Попрошу глоток воды.

Пожилой солдат, сидевший неподалеку, мрачно предостерег:

— Не вздумай сделать такую глупость, парень! — Они твоего брата и тебя с ним заживо отправят на тот свет. Сам понимаешь, — мы не в госпитале. Они заперли нас здесь на ночь, чтоб передохнуть самим. Тут нет доктора… А ежели часовой откроет дверь, то, узнав в чем дело, вытащит твоего брата и… в общем, ты его больше не увидишь. Впрочем, поступай, как хочешь, я свое сказал.

И другие пленные отговаривали:

— Разве не видел, что они делают с отставшими? — сказал солдат с коричневой от засохшей крови повязкой на лбу.

В хлеву уже было темно. Люди укладывались спать, кто как мог.

Оник и Великанов перебрались к Гарнику.

Ваан сдавленно-тяжело дышал, он уже не бредил. Гарник ощупал покрытый холодной испариной лоб брата.

— Ну как, Ваан? — спросил он. — Полегче?

Ваан не отвечал. Опытные люди догадались бы, что больной доживает свои последние часы. Но Гарник не подозревал этого. Он решил, что боли, видимо, утихли и, успокоившись, задремал сам. Но когда Ваан вздрагивал, он сразу просыпался, наклонялся над братом и тревожно спрашивал:

— Спишь, Ваан?.. Болит живот?..

— Не трожь его! Пусть парень отдохнет! — останавливал Гарника Великанов.

В хлеву уже была полная темень, когда к ним подполз кто-то из пленных.

— Спит? — шепотом спросил он по-армянски.