— Кажется, надо закопать, — проговорил Олег враздумье. — Или сжечь? Не помню, как принято у дулебов. И не надо говоритьвслух, я не принимал обет учить человеческой речи зверей и птиц!

В этот день он впервые за последние годы ел мясо. Головазакружилась от непривычной сытости. Он вдруг ощутил настоящий звериный голод,унижающий человека, тем паче пещерника. Затем вырыл яму, закопал обезображенныйтруп девушки, сверху навалил камни и валежины, чтобы зверье не растаскалочеловечьи кости.

Ночью он дважды просыпался, движимый непонятным голодом, елостывшее мясо. Рано утром развел жаркий костер, поджарил мясо на углях, наелсяи снова ощутил забытую тяжесть в желудке. В его руки и тело возвращаласьнедобрая, усердно заглушаемая все эти годы сила.

Когда солнце поднялось высоко, он услышал далеко задеревьями сердитые крики, женский плач и надсадный скрип старой, рассохшейсятелеги. На его изгаженную поляну одна за другой вышли женщины — тащили телегу.Одна была брюхатая, лицо ее побелело, она дышала с хрипами. На телеге сидел напередке старый мужик, грузный и неповоротливый. Кнут его постоянно щелкал, ноплечи женщин пока были целы. Лишь одна захлебывалась слезами, а через руку уплеча опускался багровый вспухший рубец.

Мужик заорал, едва завидел еще издали Олега на порогепещеры:

— Раб! Тебе было велено сегодня явиться к обринскомутерему!

Олег медленно поднялся на ноги. Он все еще с трудом находилслова, но слова его падали тяжелые, как валуны:

— Иди и скажи... Я пещерник. В мирскую жизнь невмешиваюсь. Пусть и меня оставят в покое.

Мужик ахнул, соскочил с телеги с неожиданной для егогрузного тела легкостью. Кнутовище он держал как копье, так и попер напещерника:

— Ты... ты разумеешь, что глаголешь?.. Обрины здесьхозяева!.. Кто им смеет противиться?.. Иди, а то всю нашу весь сожгут, народизничтожат. Иди добром, говорю...

Он раскрутил кнут, с яростью бросил вперед длинный конец.Олег быстро шагнул навстречу, перехватил кисть, и кнут выпал из онемевшихпальцев войта. Олег сжал сильнее, услышал слабый хруст костей. Войт завизжалтонким бабьим голоском, рухнул на колени. Олег поднял его за шиворот, другойрукой цапнул за пояс, поднял и швырнул в телегу.

— Иди и скажи, — повторил он. Я не вмешиваюсь. Нетрогайте меня.

Женщины с плачем потащили телегу обратно. Войт выл, каталсяв сене, грозил карами. Олег опустился на пень, погрузился в тяжелые думы.Оставят ли в покое?

Обычно завоеватели ломают сопротивляющихся, но храмы нетрогают, волхвам не вредят. Вовсе не замечают пещерников, пустынников,столпников, юродивых. Те не от мира сего. Они живут в другом мире, лишь телавлачатся еще здесь, запаршивленные, в коросте, жалкие.

Он задумчиво потрогал подбородок. Внезапно рука отдернулась.Непривычно. Не потому ли сбрил бороду, что за нее часто хватают чужие руки,чтобы рывком вскинуть голову вверх и ударить по горлу?..

Он начал вслушиваться в себя, погружаясь в темноеоцепенение, услышал шорохи, голоса, далекий зов. Голос показался незнакомым, ночем Олег вслушивался, тем больший страх заползал в душу. Это был его голос.Глубокий, скорбный, нечеловеческий.

Олег потряс головой, не желая слушать. Голос вещал правду,голую правду, а когда человек к ней готов?

Он знал, что он — самый большой трус на свете. Он паническибоялся погибнуть. Боялся боли. Становилось дурно, когда смотрел на молодецкиезабавы, кулачные бои. Увидев человека со шрамами, холодел от ужаса так, чтоподгибались ноги. Воображение рисовало картину залитого кровью лица, он словночувствовал боль, сердце начинало стучать чаще, а ноги сами уносили в лес, гдеон был в безопасности.

Только отчаянный трус мог додуматься не позволять дажеударить себя. Смелые парни могли получать по роже — как с гусей вода,сплевывали кровь с разбитых губ и дрались дальше, а он не мог, не мог!

— Я не хочу! — вскрикнул он. — Опять кровь,убийства, пожары?... И в конце концов такая мучительная смерть?

Внезапно еще один голос прорвался из небытия в его мозг.Совсем другой — нечеловечески мудрый, ясный. Олег опустил веки, во тьмезаблистали искорки на обнаженных мечах, проступили неясные фигуры, озарилисьслабым трепещущим светом. Олег видел, как с телеги сбросили войта, тот ползал вногах хмурых обринов, что-то верещал, вскидывал руку со сломанной кистью.Несколько обринов бросились седлать коней. Вот уже ворота распахиваются,выезжают трое... нет, четверо... пять человек.

В глазах потемнело, видение исчезло. Олег попытался встать,но услышал другой голос — тоже ясный, мудрый, но уже строгий, властный.Высветилось крупное лицо: бледное, с запавшими глазами. Донесся слабый голос:

— Брат... что случилось?

Олег крепко зажмурился, разом открыл сознание: Светмгновенно исчез, была долгая темнота, затем голос сказал потрясенно:

— Да, я увидел все, благодарю. Но ты не должен уходитьс ясной дороги! Ты был один из Семи, теперь отступник, а скоро станешь простымсмертным!

— Я не мог! — ответил Олег.

— Мог... Даже на плахе мудрец может мыслить мудро! Тысамый молодой из Семи, твое юное сердце не выдержало...

Олег молчал, ибо шестеро бывших братьев по Совету в этот миги так через его глаза видели обров, пожары, кровь, девушку с перерезаннымгорлом. Мудрецы живут в недоступных горах, пустынях, размышляют о путяхчеловечества непотревоженно. Под их незримым руководством создаются и рушатсяимперии, строятся города, возникают новые народы, а старые исчезают бесследно —человечество крохотными шажками двигается к Свету, постоянно оступаясь, попадаяв ямы, тупики, а то и скатываясь к подножию горы.

— Ты слишком близко от людей, — донесся печальныйголос. — Видишь их боль... Тебе нужно уйти немедленно. В горы. Надо видетьне отдельных людей, а народы. Для народа страдание бывает очищающимлекарством... Беда пробуждает от спячки...

— Народ состоит из отдельных людей!

— Когда смотришь с очень высокой горы, а в Тибетевысокие и холодные горы, то видишь всю землю разом. Видишь движение народов,видишь Добро и Зло. Но даже Зло надо иногда оставлять, потом оно принесетнемало Добра...

— Мы не можем видеть одно будущее! — возразилОлег.

— Да, видим сразу несколько... на выбор. Но выбираем,лепим, строим! Наш опыт позволяет решать за целые народы... Твоя беда, чтоживешь рядом с людьми. Их стоны поколебали бы даже нас, а ты — самый молодой игорячий...

Это я-то горячий, подумал Олег хмуро. А ему кажется, что вжилах течет вместо крови вода подземной реки мертвых.

Голос сказал настойчиво:

— Уходи сейчас же. Мы дадим тебе направление... Будемждать в наших горах.