Обры слезли, один грубо попинал носком сапога лежащего безсил человека:

— Эй, раб! Теперь буду ездить на тебе.

Другой предложил веселым голосом:

— Устрой состязание с Кроманцолегом! Клянусь кобылицейБольшого Тумана, еще так не ездил. Пусть хан выставит своего знаменитогожеребца, а ты этого раба. Клянусь сосками небесной Кобылицы, я поставлю нараба.

Обрин оглянулся, смерил взглядом распростертого в пыли Олега— в темных пятнах от смешавшейся с кровью пыли. Поколебавшись, бросил жестко:

— Эй, раб! Послезавтра побежишь против скаковогожеребца. В телеге, как и он. Если обгонит — умрешь немедленно.

Ноги обрина исчезли из поля зрения. Олег услышал другиеголоса, не разобрал слов из-за своего хриплого дыхания, затем донеслосьвластное:

— Ты пещерник, значит, смерти не боишься. Но умрут иженщины этого села. Плохо умрут. Очень медленно и очень плохо.

Олег с трудом согнул ноги, уперся дрожащими руками в землю,встал. Его качнуло, он стиснул зубы, удержался. Улица дергалась, перед глазамиплыло, качалось. Он повернулся, с огромным усилием потащился обратно к стенелеса, скорее чувствуя ее влажное дыхание, чем видя.

Когда пробирался через кустарник, в голове прояснилось, аперед глазами перестали вспыхивать огненные мухи. Он заглушил боль в мышцах,спине — все пройдет, и боль, и жажда, и усталость. Надо отстраниться, здесь неискать. Ведь все, что видим и чувствуем, знаем, все то, что называем этим белымсветом, — лишь тень от Настоящего мира, в который он вот-вот прорвется.Люди рождаются, живут и умирают в этом плоском мирке, так и не познавНастоящего, не заглянув за край. Лишь самые стойкие из подвижников заглянули,если верить слухам, в тот мир, обрели бессмертие, стали богами! А он всегда былстойким. И к цели шел прямо, не отвлекался.

Его шатало, но — силы постепенно возвращались, шагвыровнялся. Исхлестанная спина немилосердно зудела, кровь застывала коркой,изорванная кожа под ней стягивается в целое. Он чувствовал, как вспухшие рубцыопускаются, рассасываются.

Он еще только подходил к поляне, когда тяжелое предчувствиезаставило ускорить шаг. Поляна вытоптана, над трупом девушки возятся с утробнымрычанием два волка. Один равнодушно взглянул, продолжая тянуть кишку изразгрызенного живота — пещерника оба знали — второй злился, взрыкивал сквозьсжатые зубы: не мог оторвать измочаленную грудь, хотя упирался лапами изо всехсил.

Олег прошел мимо, чувствуя странное бессилие. У входа впещеру синели распластанные на его сушильном камне внутренности убитого лося.При его приближении со злым жужжанием взвился рой жирных зеленых мух. Такие жеогромные толстые мухи облепили щедрую россыпь конских каштанов у входа впещеру. Из пещеры несет кислой вонью — туда заходили оправляться человекпять-шесть здоровых мужчин, судя по мощному запаху.

Олег сел на пень в сторонке от входа. Загажено, вытоптано,испакощено — но мудрому здесь помехи нет. Нагажено — уберет, испорчено жилище —проживет без оного. В этом плоском мире, тусклой тени Настоящего, его ничто необидит и не заденет — он выше. Да, выше, однако тело живет пока здесь, в одноммире с этой убитой девушкой, загаженной пещерой, воинственными обрами, которыевосхотели ездить напрямик через эту часть заповедного леса. Если обры будуттерзать его и дальше, то он не сможет непрерывно думать об Истине, пытатьсяпроникнуть мыслью за край!

Медленно солнце опустилось за вершины деревьев, всплылалуна, небо потемнело, и высыпали крупные звезды. Затем луна ушла, звездыпоблекли на светлеющем небе, на востоке начала шириться сверкающая полоска, аон все сидел — утренние пташки принимали за огромный валун, а белка дажепыталась грызть у него на плече сосновую шишку. Такие же тяжелые, как валуны,мысли ворочались в голове, и Олег чувствовал странное облегчение — ощущениечеловека, который отыскал оправдание, дабы увильнуть от тяжкой работы,ухватившись за ту, что легче.

— Я вынужден прервать отшельничество, — проговорилон вслух, вслушиваясь в собственные слова. — На время! На самое короткоевремя. Я просто вынужден выйти в этот простенький мир...

Стараясь не наступать в дерьмо, он вошел в грот. Пещера быланебольшой, свод невысокий, с нависающими острыми глыбами — ходить приходилосьвтягивая голову в плечи. У левой стены было узкое каменное ложе из огромногоплоского камня. По преданию, на нем спал богатырь Скиф. При желании можно былодаже углядеть ямки от локтей, но Олег лишь улыбнулся, когда впервые услышалтакое — он знал, как и на чем спал Скиф, сын Колоксая, внук Таргитая.

Тяжело вздохнул, нагнулся, крепко ухватился снизу за камень.Мышцы напряглись, кровь бросилась в лицо, страшно вздулись вены. Он хриплозастонал, жилы трещали от натуги. Камень звучно чмокнул, отрываясь от земли,ноги Олега обдало могильным холодом.

В последнем усилии он поднял каменное ложе, поставив наребро. В глубине выдолбленной в камне узкой домовины холодно блеснуло длинноелезвие булатного меча. Рядом виднелся короткий парфянский лук, составленный изшироких костяных пластин, под ним угадывалась полоска праха от истлевшейтетивы. В углу выдолбленной щели лежали два мотка запасной тетивы. Олегкоснулся пальцем — рассыпались в серую пыль.

Глядясь в лезвие меча, он перво-наперво укоротил волосы. Схолодного харалуга — в этих краях именуемого булатом, а еще севернее зовущегосясталью, — на него смотрело хмурое лицо исхудавшего мужчины. Без бороды онвыглядел особенно изможденным, но распиравшие кожу кости были широкими, ихопутывали сухие жилы, крепкие, как просмоленные канаты на баллистах ромеев.

Олег вышел из пещеры, выпрямился во весь рост, а он был вышесамого рослого из обров. Грудь была широкая, как наковальня деревенскогокузнеца, а руки длинные, жилистые. Левая чуть толще, грек бы сказал, чтопещерник подолгу упражнялся с мечом, вот мясо и наросло, но даже грек неопределил бы, что пещерник одинаково владеет обеими руками. А кто определил,тот уже никому не скажет.

Швыряльным ножом выстрогал короткое копье, насадилпоржавевший наконечник. Когда на поляну беспечно вышел молодой олень, Олегсказал тихо:

— Прости, брат...

Копье ударило с такой силой, что острие вышло с другойстороны. Олень упал, забился, взрывая землю копытами и рогами. Его крупныеглаза с укором и непониманием смотрели на подходившего пещерника — тот раньшевсегда давал ему сочные листья, гладил, говорил ласковые слова, выбиралколючки.

Олег поспешно перерезал молодому зверю горло, на глазах унего закипали слезы. Кровь брызнула тугой струей, стебли травы протестующезакачались, стряхивая с листьев алые капли. Волки уже затаскивали в кусты трупдевушки, но вмиг оглянулись, чуя свежую кровь, их уши поднялись.

— Прочь, — сказал Олег. Голос вернулся к немупосле многолетнего молчания, и волки сразу ощутили превращение мирногопещерника во что-то другое, опасное. Один попятился, другой попытался оскалитьзубы. Но Олег тяжело шагнул к ним, и оба проворно исчезли в кустах.