День, казалось, должен проясниться, хотя он знал, что этобудет наверняка известно только в полдень. Отложив выяснения, Хейдель заметил,что деревья стали ниже, просветы между листьями увеличились. Солнечный светпробивался во многих местах и кое-где даже росли цветы – красноватые ипурпурные с венчиком и усами, золотыми и бледно желтоватыми – вьющиеся сокружающим его тихим шепотом. Дорога приобрела крутизну, но травы, чтоцеплялись за колени, стали короче, и несколько маленьких существ чирикали,стремительно двигаясь вокруг него.

После, возможно, получаса он смог видеть значительно дальше.На сотню метров дорога лежала свободная и просторная. Когда он преодолел этудистанцию, ему встретился первый широкий просвет в живой кровле, а в нем сталвиден громадный бледный зеленоватый бассейн – небо. В течение десяти минут,когда Хейдель шагал по открытому пространству, позади можно было видетькачающееся море сучьев, скрывающих дорогу, по которой он пришел. Через четвертьмили впереди и вверху лежало то, что казалось вершиной холма, по которому онтеперь поднимался. Небольшие бледно-нефритовые облака зависли над ней.Посторонитесь горы, он приближается!

Добравшись до выгодной позиции, Хейдель получил возможностьувидеть то, что как он догадывался, было конечным отрезком его маршрута. Надоспуститься на несколько дюжин метров, за час пересечь долину-уровень, влезть посклону на дальнем ее конце и потом крутой подъем на высокий холм или низкуюгору. Он передохнул, пожевал сухой паек, запил водой и двинулся в путь.

Переход по долине прошел без происшествий, но он сломалпосох, пока добрался до ее конца.

Воздух становился все более холодным, когда он взбирался потропинке на склоне, а день клонился к закату. К тому времени, когда достиготметки половины подъема, Хейдель стал задыхаться, его мускулы ныли также какот напряжения последних дней. Он еще был способен посмотреть назад, на огромнуютеперь дистанцию, где верхушки деревьев выглядели как обширная равнина,простирающаяся внизу, под темнеющим небом и несколькими кружащимися птицами.

Он делал остановки для отдыха, тем более частые, чем ближеподходил к вершине, и по прошествии некоторого времени увидел первую звездувечера.

Он сдерживал себя, пока стоял на широком гребне, который иявлялся вершиной этой длинной, серой линии горного рельефа; к тому моменту ночьсошла и сомкнулась вокруг него. Клич не имел лун, но огромные звезды сияли каксветильники, заключенные в бриллианты, а за ними их собратья поменьше пенилисьи кипели в миллионах лучей. Ночное небо было голубым иллюминированным.

Он пересек оставшуюся дистанцию, следуя видневшейся тропинкой,и ему открылся свет, свет, свет и множество темных форм, что могли быть толькодомами или движущимися наземными аппаратами. Два часа, как он полагал, и онсможет прогуляться по тем улицам, пройти среди жителей мирного Италбара, сможетостановиться в какой-нибудь гостинице, чтобы поужинать, выпить, провести обед вкомпании с веселым собеседником. Затем Хейдель огляделся и задумался, стоя натропинке, по которой пришел, зная, что еще не может выполнить свою затею.Однако, вид Италбара в тот момент оставался с ним все дни его жизни.

Подавшись назад с тропинки, он нашел ровное место, чтобыразложить постель.

Он растянулся во всю свою длину, не полные шесть футов,плотно прижав руки к бокам, стиснув зубы и, на мгновение обратившись к звездам,закрыл глаза.

Через некоторое время линии на его лице сгладились, челюстиослабли. Голова скатилась к левому плечу. Дыхание сделалось глубоким,замедлилось, казалось остановилось совсем, через некоторое время вновьвосстановилось, но очень медленное.

Когда его голова перекатилась вправо, он имел такой вид,будто его лицо было заковано в панцирь, или как если бы на нем лежала всовершенстве подогнанная маска из стекла. Затем побежала испарина, и капельки,как рубины, засверкали в его бороде. Лицо начало темнеть. Оно стало красным,затем пурпурным, рот открылся, язык вывалился, воздух дыхания вошел в единомсудорожном глотке, пока слюна стекала с уголка рта.

Его тело содрогнулось, он свернулся в клубок и начал дрожатькрупной дрожью. Дважды глаза внезапно открывались, невидящие, и снова медленносмыкали веки. Пена выступила изо рта, он застонал. Кровь закапала из носа иокрасила усы. Периодически было слышно какое-то бормотание. Затем он надолгозастыл, в конце концов расслабился и так оставался до следующего приступа. Голубойтуман скрывал ступни, волновался, будто он шел через снег в десятки раз легче,чем тот, который знал. Изгибающиеся линии скручивались, переплетались, рвались,снова соединялись. И не ощущалось ни жары ни холода. Над головой не видно былозвезд, только бледная голубоватая луна, неподвижно висящая в этом месте вечныхсумерек. Охапки индигового цвета роз лежали слева, и голубые валуны по правуюсторону.

Обойдя валуны, он стал подниматься по ступеням лестницы, чтовела вверх. Вначале узкие, они становились все шире, пока их края не потерялисьиз виду. Он поднимался продвигаясь через голубое ничто.

Он вступил в сад.

Там были заросли всех оттенков и текстур голубого, вьюнывзбирались по тому, что могло являться стенами – хотя они свивались слишкомплотно, чтобы сказать наверняка – и каменными скамейками хаотично, казалось,разбросанными.

Пряди тумана здесь тоже колыхались, медленно, будто паря ввоздухе. Песни птиц шли с высоты и через заросли вьюнов.

Он продвигался вперед мимо неодинаковых интервалов громадныхкаменных глыб, которые искрились, как куски полированного кварца. Несильныепереливы танцевали над ними и полчища огромных голубых бабочек, казалось,привлекались этим сиянием. Они роились, выписывали пируэты, на мгновениевспыхивали и, взмывали в воздух.

Далеко впереди он видел ясно вырисовывающуюся обнаженнуюфигуру, но между ними лежало такое необъятное пространство, что прямо неверилось, что он пройдет этот критический отрезок.

Это была фигура женщины, которую он уже видел, полускрытаябеспорядочной голубизной, женщины, чьи волосы, темно-голубые, простирались кнебесам далеких горизонтов, на чьи глаза он не мог смотреть, но толькочувствовать, как если бы она смотрела сразу отовсюду, и, пока ее аура и мелькомувиденные черты лица существовали, он знал, душа в мире. А затем пришло чувствобезмерной власти и безмерного стеснения.

Когда он очутился близко от того места в саду, она исчезла.Ощущение его присутствия не проходило.

Он стал осознавать голубого камня беседку, расположенную завысоким кустарником.

Свет блекнул по мере приближения, когда он входил, топочувствовал напротив призрачно проступающие, только намек на улыбку, дрожащийсвет зрачков, мочки ушей, необычные волосы, блеск лунных лучей на беспокойныхруках или плечах. Никогда он не мог, не должен был – только ощущал, что смотритей прямо в лицо, рисует перед своими глазами ее черты.