– Ладно, прости, – попросила я покаянно. Онвзглянул мне в глаза, я тяжко вздохнула и поспешно отвела взгляд. – Будемсчитать, что поговорили. – Я поднялась и сделала шаг в сторону, он схватилменя за руку.

– Что с тобой происходит? Что? Да поговори ты со мной,черт тебя дери… – Он даже голоса не повысил, но лучше бы заорал. В его словахбыла боль, настоящая, такое не сыграешь, хотя Дед, конечно, мастер. Я потерланос и решила его озадачить.

– Вот ты умный, – сказала я печально. –Скажи, зачем все это? Я, ты… вообще все?

– У тебя что, переходный возраст? – нахмурилсяон. – Что ты дурака валяешь?

– Я не дурака валяю, я смысла не вижу. Ни в чем.

– Какой, к черту, смысл? Ну-ка, иди сюда. – Ясделала два шага и уперлась ногами в его колени, и мы некоторое время пялилисьдруг на друга без всякой пользы, потом он встал, обнял меня и убежденно сказал:– Я искалечил твою жизнь. Я во всем виноват. Если бы не я…

– Лучше еще раз врежь, – пресекла я его попыткизапудрить мне мозги, – только чепуху не болтай. При чем здесь ты? У меняскверный характер, все мои неприятности из-за этого. Насчет смысла жизни язагнула, чтоб позлить тебя. Больше не буду, честно. Снимай плащ, я тебя чаемнапою. У меня есть варенье, черничное. Ты же любишь…

– Детка, – позвал он. Не помню, чтоб он звал меняиначе, впрочем, он всех своих баб так зовет, чтоб не путаться, – у меня,кроме тебя, никого нет. И никогда не было. Ты знаешь. Если б я мог… если б ятолько мог все вернуть… я бы никогда… Я тебя слишком любил, до одури. Прощебыло убить, чем отдать другому. Если б не сглупил тогда, катал бы на спинетвоих детей и радовался своему счастью, а теперь смотрю, как ты вгоняешь себя вгроб, и ничего не могу сделать. Такое и врагу не пожелаешь.

Он меня растрогал, я даже заревела, что уже давно за мной неводилось, уткнулась в его грудь и рыдала, а он гладил меня по спине, и в глазахего стояли слезы, самые что ни на есть настоящие. Конечно, он меня переиграл,он всегда все делал мастерски. Я знала, что верить его словам и его слезам также глупо, как надеяться увидеть прошлогодний снег, но не поверить не могла. Тутуж, как говорится, ничего не поделаешь. Любопытно, вот сейчас, когда он гладитмою спину, о чем он думает? Неужто вправду обо мне? Или все-таки о делах? Мысливаемся в объятьях, и мысли входят в привычную колею? А может, зря я так,может, он действительно что-то чувствует, не он притворщик, а я слишкомцинична? Ну вот, дошла до самобичевания… Он выпустил меня из объятий, снялплащ, как-то заискивающе улыбнулся:

– Давай, пои чаем.

Хлопоча по хозяйству, я между делом выглянула в окно. МашинаДеда отсутствовала. Выходит, он отпустил шофера? Впрочем, ничто не мешает ему влюбое время вызвать свою машину. А если он собрался задержаться, в том смысле,что остаться на пару-тройку часов? По негласному уговору такого давно неслучалось, после того, как человек, за которого я собиралась замуж,скоропостижно скончался. Идея моего замужества не пришлась по душе моему другу.“Отцу родному, – фыркнула я мысленно, конечно. – Впрочем, тут яперегнула палку, если покопаться в нашей истории, то выходило, что это ясоблазнила лучшего друга моего отца, а он пошел у меня на поводу, точно баранна закланье. И ничего хорошего из этого не вышло”.

– Что? – спросил Дед, а я сообразила, чтопоследнюю фразу произнесла вслух. Со мной такое бывает, ни с того ни с сегоначинаю болтать сама с собой или хихикать. В общем, реальные глюки. Человекувроде меня не стоит жить в огромной квартире в трех уровнях. Здесь даже таксаспособна заблудиться, а что уж про меня говорить?

– Кажется, будет дождь, – бодро сообщила я Деду.

– Этот Борька, кто он? – спросил мой старший друг,поспешно отводя взгляд. Ревновать он считал недостойным себя, раз ужпредполагалось, что мое счастье для него на первом месте, а собственноеплетется где-то в хвосте.

– Хороший парень, – пожала я плечами.

– Давно ты с ним?

– Давно я с ним что? – хмыкнула я, сложив руки нагруди. Обожаю такие вопросы.

– Ну… что-то вас связывает?

Вот это я называю страусиными играми. Теперь будет ходитьвокруг да около, мастер иносказаний. Конечно, я тоже поднаторела в этом видеспорта, рядом с великими людьми грех не научиться. Но сейчас настроение у менябыло не то, оттого я ответила просто:

– Он женат. Довольно глупо заводить с ним роман, каксчитаешь? – Голову из песка пришлось извлечь. Не знаю, как к этомуотносится страус, а вот Дед без удовольствия.

– Значит, вы просто пьянствуете на пару? – хмуроспросил он. Поделом мне, надо принимать его правила, а не лезть со своими.

– Да не пью я, – буркнула я с постнойминой. – То есть, бывает, выпью, конечно. Иногда даже напьюсь, как вчера,например. Но пить – это совсем другое.

Дед выжидающе смотрел на меня. Я подняла глаза, и взглядынаши встретились, мой молил о прощении и еще намекал на легкую обиду, то бишьнедоверие. Дед прикидывал, как ему поступить: сделать вид, что поверил, или несделать. Короткая схватка закончилась победой здравого смысла, он обнял меня,привлек к себе и горячо зашептал:

– Я люблю тебя.

Только-только я вздохнула с облегчением, что все наконецзакончилось, как Дед запечатлел на моих губах поцелуй, который при всем желанииотеческим никак не назовешь. Признаться, я малость прибалдела, в том смысле, чторастерялась. Пока я пыталась сообразить, что следует предпринять в такойнепростой ситуации, Дед увлеченно продолжил. Я мысленно махнула рукой, отчегоже не порадовать человека, да и себя заодно. В конце концов, для того исоглашение, чтобы было, что нарушать. Я ответила на поцелуй, после чего намоставалась одна дорога – в мою спальню. Туда мы и отправились.

Через некоторое время я могла с чувством удовлетворенияконстатировать: Дед, несмотря на возраст (а ему около шестидесяти), все еще впрекрасной форме, чего о себе сказать я не могу. Ленива, да и фантазия так, натроечку. Чувства тоже куда-то запропастились. Было странно лежать рядом с ним впостели и ничего в общем-то не испытывать.

Утром я вскочила пораньше и кинулась готовить завтрак, чтобыпродемонстрировать свою любовь и заботу. Я была уверена, что нравоучений большене последует, так же как и вопросов с пристрастием. Но Дед лишил меня всехиллюзий. За кофе, сидя напротив, он заявил: