Шипение? Шорох?

Он резко повернулся и настороженно обвел глазами квадратнуюпереднюю. Все та же куртка, тот же коврик и разномастные ботинки, наваленныегорой в углу.

Троепольский потер затылок, стараясь ослабить давящий обручпаники, и сделал два шага, преодолев коротенький коридорчик.

В комнате было совсем темно, даже не слишком понятно, естьли там окно, и если есть, то где оно. Правой рукой он опять зашарил по обоям.

– Федя! Ты тут или тебя нет?!

Собственный голос показался ему чужим, и в тишине, котораянаступила после этого бессмысленного вопроса, Арсений снова услышал тот самыйразмеренный звук. Он стал ближе и явственнее.

Что-то здесь не так.

Надо уходить отсюда. Прямо сейчас. Надо выйти на лестницу ивызвать милицию.

Пальцы вдруг наткнулись на пластмассовый квадрат, и в этусекунду в кромешной темноте, к которой уже стали привыкать глаза, произошлокакое-то движение, словно сгусток тьмы метнулся на него. Метнулся… и задел.Арсений отшатнулся, чувствуя, как от первобытного страха пустеет в голове, ичто-то слабо ударило его в висок, как будто смазало. Очки упали, и, кажется, оннаступил на них. Темный силуэт рванулся мимо него, и за спиной погас свет.Стало черно.

Отдаленный удар, размеренная дробь, и больше ничего.

Совсем ничего.

Без очков в темноте он ничего не видел – вот такаяособенность его зрения. Он не был фатально близорук, так, слегка, как все многочитающие и пишущие люди, но в сумерках становился слепым, как крот.

Впрочем, говорят, что крот, хоть и слеп, все же как-тоориентируется в темноте. Арсений Троепольский в темноте мог только стоять.Двигаться не мог.

Размеренный звук, к которому он прислушивался десять секундназад – нет, не десять, какие там десять, три секунды назад! – пропал и большене повторялся. Спина и ладони были мокрыми.

Черт побери все на свете, что здесь происходит?!

Рассердившись на себя за свою панику, беспомощность и еще зато, что ничего не видит, он снова зашарил по стене, нащупал пластмассовое иквадратное и нажал.

Свет послушно зажегся. Словно все в порядке.

Будто так и надо.

Большая квадратная комната. Облезлый шкаф, коричневый диван,обои на каждой стене разные. С правой стороны – громадный письменный стол состеклянной столешницей, неуместный до такой степени, что хотелось протеретьглаза. Стол сверкал почти операционной чистотой. На нем – жидкокристаллическиймонитор, сделанный на заказ, ибо мониторы таких размеров в магазине непродавались, аккуратные стопки дисков и почти никаких бумаг. Панель,предназначенная для компьютерной клавиатуры, наполовину выдвинута,многочисленные шнуры спрятаны в черный кофр, чтобы не болтались под ногами.Кресло, отвечающее всем на свете эргономическим правилам, чуть покачивалось изстороны в сторону.

Между столом и креслом на полу в луже крови лежал человек.

Именно в луже. Она стремительно заливала светлый паркет,подбиралась к колесику щегольского письменного стола.

Троепольский закрыл и открыл глаза.

В ушах зазвенело. Ноги стали ватными. Паника кулаком ударилаего в живот.

– Федя!! – крикнул он, прыгнул вперед, отшвырнул кресло иприсел на корточки. – Федя!

Бессмысленно было звать Федю – он не слышал своегоначальника. Впрочем, он больше никого и никогда не услышит. Вместо головы уФеди было что-то отвратительное, бурое, черное, с вылезшими острыми обломкамибелых костей. Щека смята неживыми складками, и нос, уткнувшийся в пол, странносплющен, словно Федю старались вбить в этот самый пол.

Троепольскому стало плохо.

Так плохо, что пришлось взять себя за горло и подержать некотороевремя, стискивая пальцы, ледяные даже сквозь перчатку. Потом он выпрямился, всееще держась за горло, перешагнул неживую Федину руку и опрометью ринулся вкухню. По пути попалась козлоногая табуретка. Он опрокинул ее. Табуреткастрашно загрохотала.

Ему нужно подышать. Просто подышать. Дышать в одной комнатес тем, что раньше было Федей, он никак не мог. Дернув раму, которая охнула иосталась на месте, он сообразил, что для того, чтобы ее открыть, нужноповернуть какие-то ручки. Он стал крутить эти самые ручки, плохо понимая, чтоделает, и уверенный только в одном – если он сейчас же, сию же минуту неоткроет это гребаное окно, ему придет конец.

Как Феде.

Окно открылось, ледяные гомеопатические шарики брызнули емув лицо. Арсений задышал, широко открыв рот, и заскреб пальцами по слежавшемусяжелтому снегу, захватил немного, щепотку, и сунул ее в рот. Снег отдавалавтомобильной гарью и мокрой кожей перчатки. Он сдернул рукавицу и вцепился вснег ногтями.

Стало легче. Или не стало?..

Он оглянулся назад, в темноту квартиры – где-то междупижонским столом и эргономическим креслом лежал его заместитель. Чудовищно,несправедливо и непоправимо мертвый.

Арсений Троепольский стал тем, кем стал, потому чтоспециально учился “владеть ситуацией” – по американским книжкам.Предусмотрительные американцы понаписали кучу книг абсолютно обо всем, в томчисле и о том, как следует “овладевать ситуацией”, когда она “выходит из-подконтроля”.

“Данная ситуация из-под контроля не выходит, – подумалТроепольский, рассматривая свои мокрые пальцы. – По крайней мере, из-под моего.Ее контролирует кто-то совсем другой”.

Или что?.. Сердечный приступ, упал, ударился головой о“каминную решетку”? В детективных романах кто-нибудь обязательно время отвремени падает и ударяется темечком о каминную решетку, экономя таким образомсилы и фантазии автора, которому уже не надо ничего больше выдумывать.

Зачем-то он опять натянул перчатку, постоял еще немного,глубоко и размеренно дыша открытым ртом, а потом решительно повернулся. Он долженпойти и “овладеть ситуацией”.

Он зажег свет в кухне, потом в коридоре и – после секундногозамешательства – вошел в комнату.

Ему очень хотелось, чтобы того, что лежало на полу, нестало. Просто не стало и все. Или оказалось бы, что Федя пьян и спит, или чтоон и впрямь ударился головой о каминную решетку – только не до смерти. Господи,прошу тебя, пожалуйста, пусть окажется, что он жив, и я, матерясь от злости иоблегчения, сейчас буду поднимать его, волочь, тянуть, тащить в машину и отвезув медпункт, где ему зашьют ссадину на лбу!..

И все! Все!..

Но Феди не было. Было мертвое тело – совершенно пустое, такпоказалось Троепольскому, так он это понял. То есть раньше внутри этого телабыл Федя, а теперь его не стало – некого тащить в больницу, нечего зашивать.Кому нужна пустая оболочка без души?!