Лодочник — невысокий, коренастый и плотный мужчина — гневнои невнятно пробормотал что-то в ответ, даже не подняв головы, покрытойседоватыми, вьющимися будто каракуль волосами. Адептке уже вконец осточертелобурчание, покашливание и хрипы, которыми невежа гребец отделывался от ее вопросовс тех самых пор, как она села в лодку.

— Осторожней, — процедила она, с трудом сохраняяспокойствие. — От такой бурной гребли можно и заболеть.

На этот раз крепыш поднял загорелое, темное как дубленаякожа лицо, что-то пробурчал, прокашлялся, движением заросшего седой щетинойподбородка указал на укрепленную на борте деревянную моталку и скрывающуюся вводе леску, натянутую движением лодки. Видимо, считая объяснение вполнедостаточным и исчерпывающим, он продолжил грести в прежнем темпе. Весла вверх.Пауза. Весла в воду до половины лопасти. Долгая пауза. Протяжка. Еще болеедолгая пауза.

— Ага, — медленно сказала Кондвирамурса,посматривая на небо. — Понимаю. Важна блесна, которая тянется за лодкой идолжна двигаться с соответствующей скоростью и на соответствующей глубине.Главное — рыболовство. На остальное начхать.

Сказанное было настолько очевидным, что мужчина даже непотрудился фыркнуть или даже просто кашлянуть в ответ.

— Кому какое дело до того, — продолжала монологКондвирамурса, — что я провела в пути целую ночь? Что я голодна? Чтоягодицы у меня болят, а между ними свербит от жесткой скамейки? Что мне хочетсяписать? Нет, главное — ловля рыбы на дорожку. К тому же ловля бессмысленная,ибо никто не клюнет на блесну, которую волокут серединой плеса, да еще и надвадцатисаженной глубине.

Гребец поднял голову, зловеще глянул на Кондвирамурсу изаворчал очень — ну очень даже — ворчливо. Кондвирамурса сверкнула зубами,довольная собой. Грубиян по-прежнему греб медленно. Он был взбешен.

Адептка раскинулась на кормовой скамейке и закинула ногу наногу. Так, чтобы в разрезе платья было видно побольше.

Мужчина забурчал, крепче стиснул на веслах узловатые пальцы,делая вид, будто глядит только на леску. Темп гребли он, ясное дело, и не думалувеличивать. Адептка, осознавши тщетность своих манипуляций, вздохнула изанялась изучением неба.

Уключины поскрипывали, бриллиантовые капельки ссыпались слопастей весел.

В быстро рассеивающемся тумане замаячил силуэт острова. Ивздымающиеся над ним темные бочковатые очертания башни. Грубиян рыбак, хоть исидел спиной вперед и не оглядывался, непостижимым образом почувствовал, чтоони уже почти на месте. Он не спеша сложил весла вдоль бортов, встал, принялсяпонемногу навивать леску на моталку. Кондвирамурса — все еще нога на ногу —посвистывала, глядя в небо.

Гребец смотал леску до конца, осмотрел блесну — большуюлатунную ложку, снабженную тройным крючком с хвостиком из красной шерсти.

— Надо же, — сладенько проворковалаКондвирамурса. — Ничего не клюнуло, ай-яй-яй, жалость какая. А интересно,почему бы такая непруха? Может, лодка шла слишком быстро?

Мужчина окинул ее взглядом, в котором при желании можно былопрочесть уйму малоприятных слов, фраз и даже целых абзацев. Сел, прохрипелчто-то, сплюнул за борт, ухватил весла узловатыми лапами, резко выгнул спину.Весла шлепнули, забились в уключинах, лодка помчалась по озеру стрелой, вода сшумом вспенилась у носа, воронками заклубилась за кормой. Отделявшее от островарасстояние в четверть полета стрелы они прошли быстрее, чем гребец успел дваждыпробурчать нечто невразумительное. Лодка вылетела на прибрежную гальку с такойскоростью, что Кондвирамурса свалилась со скамейки.

Лодочник забурчал, захрипел, сплюнул. Адептка знала, что впереводе на язык цивилизованных людей это означает: «выматывайся из лодки,ведьма заумная». Знала она также, что нечего и думать, будто ее вынесут, апотому сняла туфельки, провокационно высоко задрала платье и вышла, проглотивпроклятие в адрес ракушек, болезненно уколовших ступни.

— Благодарствую, — процедила она сквозь стиснутыезубы, — за прогулку.

Не дожидаясь ответного ворчания и не оглядываясь,Кондвирамурса, как была босиком, направилась к каменным ступеням. Все тяготы имучения закончились и улетучились бесследно, уступив место возрастающемувозбуждению. Наконец-то она на острове Inis Vitre,[1] посреди озера Loc Blest.[2]В том, почти легендарном месте, которое довелось посетить лишь немногимизбранным.

Утренний туман развеялся полностью, на еще тусклом небе уженачал просвечивать красный шар солнца. Вокруг навесных бойниц башни кружили икричали чайки, мельтешили стрижи.

На площадке, которой завершалась лестница, ведущая с берегана террасу, опершись о статую присевшей оскалившейся химеры, стояла Нимуэ,Владычица Озера.

* * *

Она была изящная и невысокая, не выше пяти футов.Кондвирамурса слышала, что в молодости ее называли «Локотком», и теперь поняла,насколько удачным было прозвище. И притом не сомневалась, что уже с полвеканикто не осмеливался так называть миниатюрную чародейку.

— Я — Кондвирамурса Тилли, — поклонившись,представилась она, все еще держа туфельки в руке, а поэтому немногосмущаясь. — Я счастлива гостить на твоем острове, Владычица Озера.

— Нимуэ, — поправила маленькая магичка. —Нимуэ, ничего более. Эпитеты, титулы и звания можно отбросить, госпожа Тилли.

— В таком случае я — Кондвирамурса. Кондвирамурса,ничего более.

— Проходи, Кондвирамурса… и ничего более. Побеседуем зазавтраком. Думаю, ты голодна?

— Не отрицаю.

* * *

На завтрак были творог, зеленый лук, яйца, молоко и ржанойхлеб, поданные двумя молоденькими, тихонькими, пахнущими крахмаломприслужницами. Кондвирамурса ела; чувствуя на себе взгляд миниатюрнойчародейки.

— У башни, — неожиданно заговорила Нимуэ, наблюдаяза каждым движением адептки и почти за каждым куском, который та отправляла врот, — шесть этажей, из них один — подземный. Твоя комната расположена навтором надземном, там же размещены все необходимые удобства. Первый этаж, каквидишь, хозяйственный, здесь же находятся комнаты прислуги, подземный, а такжевторой и третий этажи: лаборатории, библиотека и галерея. На все названныеэтажи и в расположенные в них помещения ты имеешь неограниченный доступ, можешьпользоваться ими и всем, что в них содержится, в любое время и любым образом.

— Поняла. Благодарю.