– Сядь, Сайрус, – Джейкоб ел кашу и прихлёбывал из пластикового стаканчика.

– Мы сдохнем! – закричал Сайрус и заскакал по всей камере: – Они ждут нашей смерти, Джейкоб, мы проедаем налоги, – он начал долбить в дверь ногой, – и потому сдохнем все! Сдохнем все!

«Эй, заткнись там, придурок», «Уймите шизика», – выкрикивали из соседних камер.

– Это вы – шизики! – кричал Сайрус, вцепившись в решётки небольшого отверстия в двери. – Все шизики! Вы все сдохнете! Сдохнете, шизики, – тыкал он пальцем на всех, кого можно было рассмотреть в глубине соседних решёток, – ты сдохнешь, и ты сдохнешь, и ты…

Джейкоб намазывал джем на хлеб.

Сайрус вцепился в решётку.

– Вы все сдохнете! Выпустите меня! Вы-пу-сти-те меня!

«Сейчас тебя выпустят», – раздался где-то в конце коридора металлический голос надзирателя.

– Сядь лучше, Сайрус, обколют опять.

Джейкоб знал, что многие заключённые так и продолжали косить под психов в надежде на лучший исход. Но это не срабатывает, никогда не срабатывало. Сейчас его заберут и обколют, потом приведут уже тихого. Он будет лежать на кровати и ещё пару часов смотреть в никуда, а после расскажет историю, как его когда-то подставили, подбросили героин и повесили двойное убийство. А он ни при чём. Здесь никто ни при чём, почти никто.

Джейкоб не отрицал своей вины, он всё признал. Не было смысла косить под психа и придумывать небылицы, он сам был полицейским, он знал, как это работает, как все там работают на той стороне, где есть слово закона. Не получится прикинуться психом. Спецов не проведёшь. Там настоящие спецы. В этой комиссии сидит не один человек, их пять или шесть, они доктора, профессора, они видят душевнобольных, они знают, что Сайрус здоров.

Опять грохнул металлический затвор, тяжёлая дверь с трудом отворилась, теперь двое стояли у двери, Джейкоб встал из-за стола.

– Спокойно, Джейкоб, мы не за тобой.

– Я знаю, – сказал он.

– Мы все сдохнем! – кричал Сайрус. – И вы сдохнете. – Лицо его покраснело и, казалось, ещё больше опухло, щёки раздувались, выстреливая слюни через вывернутый наружу красный в трещинах рот.

– Пойдём уже, – заломили ему за спину руки, защёлкнули запястья в наручники.

– Куда вы меня тащите? – Дверь закрылась, замок повернулся три раза. – Я не дам себя колоть, – доносилось визгливым эхом.

– Допрыгался, идиот, – кричали из камер, – закрой уже варежку.

– Я не дам себя колоть, – кричал Сайрус, – вы все сдохнете!

Его вывели. Ворчание соседних камер то утихало, то нарастало волной.

Джейкоб часто бывал по ту сторону, когда работал в полиции. Это было давно, полжизни назад. Тогда он был нищим сержантом.

США, Июнь. 2002 год

– А я тебе говорю, что нужно уходить отсюда, Джейкоб, – сказал Коул.

Низкорослый напарник, тоже сержант, уставился на него своими красными, утопленными в чернь провалившихся синяков глазками и не сводил их с него, пока не получал хоть какой-то реакции, хотя бы протяжного «м-м-м».

– М-м-м, – протянул Джейкоб.

– Я вот даже не помню, почему я стал копом. Я тебе не говорил?

– Представь себе, нет.

– А ты какого чёрта тут делаешь?

– Я хотел защищать закон…

– Который не защищает тебя. Смешно.

Коул отпил кофе и сплюнул.

– Что за дрянь этот кофе?!

Они сидели за стойкой в одной из ближайших к участку закусочных.

– Так и проживёшь всю жизнь, глотая эти помои. – Коул ворчал и продолжал пить. – Ты знаешь, сколько зарабатывает мой дантист, ты знаешь сколько? Десять штук, Джейкоб.

– Пошёл бы в дантисты. – Дожёвывал пиццу Джейкоб.

– Я крови боюсь. И не смотри на меня так, здесь никому зубы драть не надо, фу… – поморщился он.

– Поэтому твой дантист и зарабатывает в три раза больше тебя.

– Я рискую жизнью, чёрт возьми, Джейкоб, рискую долбаной жизнью. А чем рискует мой дантист? Поехавшей челюстью? И то не своей. Две штуки за зуб, две штуки, а у дочки выпускной через год, а её подружкам отцы уже тачки подарили. Спроси меня, я могу подарить своей дочери тачку? Нет. Почему? Потому что я, мать его, коп. Моей зарплаты едва на аренду хватает. Как я устал так жить.

Джейкоб подумал, что, будь у него дети, он, наверное, бы тоже устал. Но у него никого не было, и ничего, кроме квартирки и старого авто.

– Вот я себе выписал тачку, думаешь, она придёт? – Допил кофе Коул. – Ни хрена она не придёт, так и буду ездить на своей развалюхе.

Джейкоб не знал, кому они вообще приходят, эти новенькие «Форды» с четырьмя подушками безопасности и кожаными удобными креслами. От многочасовой езды у Джейкоба уже отваливалась спина. Но кто-то их получал. Он и не пытался подавать заявление, хоть его старый «Ниссан» тоже ржавел по швам, а сиденья превратились во что-то каменное и бесформенное.

Нельзя сказать, что он был доволен жизнью, он был так же взбешён, как и Коул, просто тот темпераментом не вышел. У Джейкоба же были железные нервы, стальные, как металлические строительные тросы, на которых поднимают бетонные плиты, вот те самые плиты, из которых строят дома. Нервы Джейкоба были такие же крепкие, они никогда не лопались, они переплетались стальными волокнами в один сплошной непробиваемый трос. Ему жалко было Коула, он отвечал не только за себя. Когда-то по молодости Коул завёл жену, она завела ребёнка, и теперь он увяз. Неудивительно, что он так орал. Джейкоб бы тоже орал, если б тонул не один, если бы тащил за собой ещё жену и дочь.

– Мне домой надо, – сказал Коул, – ты идёшь?

– Побуду немного.

Коул стащил мятую ветровку со спинки высокого стула, отряхнул уже давно подсевшие брюки, они блестели местами от частой многолетней глажки, положил смятую купюру на стойку и ушёл.

Джейкоб также не был доволен своим жалованьем в три с половиной, мать его, тысячи. Он особо не матерился, но, когда возникала острая необходимость, в голове его всегда звучал голос Коула. У него в закромах было запасено немало фразочек напарника. Тот был остёр на язык. Язык Джейкоба был слишком скромен. Но эти, мать его, гроши не оставляли и его в покое. Ему тоже надоела курица с заправки и дешёвый бензин. Ему хотелось, чтобы дома стояли свежие фрукты, чтобы сам он ездил на новой машине, и не выделенной отделом, а своей, но где ж её взять, если только в кредит. Единственное, что радовало Джейкоба, это страховка, бесплатная, она была за счёт государства, ты же всё-таки защищал государство, и если уж так случится, что решишь помирать, то тебя, так уж и быть, вылечат. Если бы не это, ходить ему без страховки всю оставшуюся жизнь. С такой зарплатой выбирать не приходится – либо аренда, либо здоровье. Все выбирают жильё. А ему хотелось съездить в горы, покататься на лыжах, снять маленький домик с камином и большим таким креслом, чтобы сесть в него и утонуть. Но на своё жалованье он не мог оплатить себе ни горы, ни домик. А единственное доступное ему кресло было рабочим. У него полетела регулировка, и Джейкоб уже месяц сидел выше, чем хотелось, его ноги упирались в стол. Он месяц ждал чёртово кресло, и не знал, сколько ему ещё ждать. Он уже готовил документы на повышение, нужно было пройти тест и стать лейтенантом. Ему тогда дадут и новое кресло, и прибавку к жалованью в целых пятьсот долларов.