просидела целую вечность… – Машка снова всхлипнула.

– И все же?

Подруга взглянула на настенные часы, и на ее лице отразилась усиленная работа мысли.

– Вот странно… – удивленно проговорила она, – выходит, прошло всего десять минут… а мне показалось…

– Значит, мы еще можем его догнать! Он наверняка на станцию пошел. Ближайший поезд в город будет только через час, к тому же я знаю самую короткую тропинку до станции…

– Ты с ума сошла! В таком виде я не могу выйти из номера…

– Тогда я пойду одна!

– Ты? Но ты с ним не справишься!

– Это мы еще посмотрим! Но ему не должно сойти с рук то, что он с тобой сделал!

Надежда Николаевна вылетела из пансионата и бросилась к той самой короткой тропинке, на которую очень рассчитывала.

Она очень спешила – и действительно, когда неприметная тропинка вывела ее на просеку, от которой до станции оставалось всего несколько минут ходу, то увидела впереди знакомую фигуру историка Воронина. Как ни странно, двуличный лектор не спешил. Он стоял неподвижно. А подойдя ближе, Надежда поняла причину его странного поведения: перед Ворониным стояла стая собак. Они угрожающе скалились, рычали и преграждали дорогу к станции.

Приглядевшись к собакам, она узнала одну из них – Геру, кавказскую овчарку деда Сережи. Похоже, что и собака ее узнала, и они обменялись выразительными взглядами. Кроме этой овчарки, в стае были еще три большие черные собаки, похожие одна на другую и все вместе похожие на черных псов из свиты Гекаты.

Надежда Николаевна вспомнила, что Воронин панически боится собак, и решила на этом сыграть. Еще раз переглянувшись с кавказской овчаркой и уверившись в ее поддержке, она подошла ближе к незадачливому лектору. На его лице читался панический ужас.

– Вы никак в город собрались? – проговорила она. – Тогда вам нужно поторопиться. Поезд будет через двадцать минут.

Воронин обернулся.

– А, это вы… – его лицо скривилось. – Я сам знаю, что через двадцать… но тут эти собаки…

– Ни одно дело не остается безнаказанным! – строго проговорила Надежда. – За то, что вы сделали с моей подругой…

– Она сама виновата! – запальчиво воскликнул Воронин. – Не хотела отдавать мне венец…

– А с какой стати она должна была его отдать?

– С такой, что он мой! Мой по праву!

– По какому же это праву?

– По праву законного наследования! Когда-то давно мои предки владели этим венцом, и он приносил им удачу и благополучие. Потом они его потеряли – и вместе с ним их оставила фортуна. Мой прапрадед хотел вернуть венец и вместе с ним процветание нашему роду. Он всю жизнь искал этот венец, и его сын, мой дед искал… и я всю жизнь потратил на поиски, и вот наконец они подошли к победному концу… – Воронин говорил совсем не в той манере, в какой читал лекции.

Тогда речь его была гладкой, голос хорошо поставлен – такой красивый баритон, в котором проскальзывали бархатные нотки. Теперь же он торопился, проглатывал слова, брызгал слюной, голос его то и дело срывался на фальцет. Волосы при этом стояли дыбом, а глаза горели нездоровым блеском.

«Эк его разобрало, – подумала Надежда Николаевна, – на себя не похож. Раньше он, конечно, притворялся приличным человеком, для того и бабочку надел, теперь же никакая бабочка не спасет. Сразу видно – полный псих! Впрочем, возможно, это все из-за собак…»

Так или иначе, но она вовсе не собиралась ему сочувствовать. Пускай отдаст венец – и катится ко всем чертям. Другое дело – с психами следует вести себя спокойно и вежливо.

– Все это – не более чем семейная легенда, которая не делает ваши притязания законными! Более того, подлинная владелица венца – Геката – отомстила вашему предку, учинив пожар… – Надежда постаралась, чтобы голос ее звучал ровно.

– Да, пожар был…

– Вам не приходило в голову, что она могла быть против того, чтобы венец принадлежал вашей семье?

– Ерунда! – запальчиво воскликнул Воронин. – Этого просто не может быть! Я потратил столько времени и сил, чтобы найти его! Я потратил на это всю свою жизнь! Я специально выбрал такую научную специальность – история античных религий, чтобы иметь возможность работать во всех архивах…

– Это не делает ваши поступки более достойными!

Воронин хотел что-то возразить, но тут кавказская овчарка шагнула вперед и грозно зарычала.

Историк побледнел, как полотно, и прерывисто задышал. На лбу у него выступили крупные капли пота.

– Мама… – пролепетал он.

– Бесполезно взывать к своей покойной матери! – сурово проговорила Надежда. – Она вам ничем не поможет!

– А кто поможет? – жалобно проблеял Воронин. – Я не выношу собак, особенно таких больших…

– Говорите прямо – вы их боитесь! Боитесь до дрожи, до умопомрачения!

– Ну да… боюсь… – голос Воронина дрожал, он едва держался на ногах. – И не вижу в этом ничего постыдного. Дело в том, что очень давно… в детстве… со мной случилась такая история…

– Вот только не надо мне ваших детских воспоминаний! Я не психоаналитик и не писатель-мемуарист. Но если мы договоримся, я могу вам помочь.

– Вы? – Воронин недоверчиво покосился на Надежду. – Чем вы можете мне помочь?

– Я могу отозвать собак. Они меня послушаются.

– Не может быть! Вы меня обманываете!

– Не верите? А вот смотрите!

Надежда Николаевна поймала взгляд кавказской овчарки и проговорила как можно тверже:

– Гера, назад!

Такой команды не было среди тех, которым обучали Геру, но недаром говорят, что умные собаки понимают до пятидесяти человеческих слов, а очень умные – до ста. Гера была очень умной. Она поняла, чего хочет от нее Надежда, и немного отступила. Остальные собаки, судя по всему, считавшие Геру своим вожаком, последовали ее примеру.

Воронин перевел дыхание, его лицо порозовело. Он взглянул на Надежду и сделал маленький, робкий шажок вперед.

Но Гера тут же зарычала и обнажила внушительные клыки.

– Так отзовите же их! – проныл Воронин. – Вы же обещали!

– Э, нет! Вы меня плохо слушали. Я обещала помочь вам, если мы договоримся.

– Договоримся! Я согласен на все, только сделайте так, чтобы эти чудовища меня пропустили! Чтобы они не напали на меня!

– На все? – переспросила Надежда.

– Конечно, на все!

– Ловлю вас на слове! Я отзову собак, если вы отдадите мне венец Гекаты!

– Венец? Нет! – истерично воскликнул Воронин. – Об этом не может быть и речи!

– Ну, тогда не жалуйтесь. Я могу отозвать собак, а могу… – и Надежда, снова повернувшись к Гере, протянула: – Дорогая, ты не могла бы… Мне неудобно просить, но все же…

«Пустяки!» – рыкнула Гера и сделала шаг к Воронину.

Собаки потянулись за ней.

– Не надо! Прошу вас, не надо! – взмолился Воронин. – Неужели вы так жестоки? Вы выглядите мягкой, доброй женщиной, неспособной на такое злодейство!

– Впечатление обманчиво, – отрезала Надежда Николаевна. – Вы тоже выглядели интеллигентным, приличным человеком, неспособным связать беззащитную женщину, засунуть ей в рот носок… а самое ужасное – произнести вслух ее возраст! Это уже ни в какие ворота не лезет! – Она сделала выразительную паузу и снова обратилась к кавказской овчарке: – Гера, девочка моя, пора!

– Стойте, стойте, не надо! – заверещал Воронин. – Я отдам… я отдам вам венец…

– Ну так отдавайте!

Воронин полез за пазуху, но тут же застыл, а лицо его исказила мучительная гримаса. Он покосился на ближний лесок, видимо, прикидывая, не успеет ли до него добежать.

– Даже не думайте! – прикрикнула на него Надежда. – Собаки догонят вас на полпути, да если бы вы даже добежали до леса, это ничуть не помешает им с вами разделаться! И знаете, с чего они начнут?

В эту минуту Надежда Николаевна ощутила давно подавляемое злорадство. Чувство нехорошее, равно как и зависть.