Зависть она испытывала крайне редко и то недолго. Например, когда у одной приятельницы выросли на даче чрезвычайно красивые розы, и или когда другая приятельница приобрела прекрасную фигуру, но Надежда завидовала ей минут пятнадцать – ровно столько, сколько понадобилось приятельнице, чтобы перечислить все, что она для этого сделала, как изнуряла себя в спортивном зале и сколько времени морила себя голодом.

Злорадства же Надежда Николаевна в силу своего хорошего характера вообще никогда не испытывала. Но сейчас, глядя на жалкую ничтожную личность, в которую превратился лощеный лектор, она полностью отдалась этому чувству и проговорила:

– Так вот, начнут собачки с того, что разорвут вам брюки. Затем одна… не Гера, нет, другая, прокусит вам икру. Не смертельно конечно, но больно. Будет много крови, и бежать вы не сможете, а возможно, и охромеете навсегда. – Она сделала паузу, чтобы Воронин прочувствовал ее слова, и продолжила: – Потом они окружат вас и, поскольку вы будете громко кричать и размахивать руками, то уже другая собака вцепится вам в запястье. И повиснет на нем, а уж потом, когда вы не удержитесь на ногах и упадете, они набросятся на вас всей стаей и разорвут вас в клочья, а последняя обязательно прокусит вам горло…

Надежда Николаевна вовсе не была такой кровожадной, просто очень уж ей не нравился этот человек, с самого начала не нравился… Была бы ее воля, гнала бы этого лектора поганой метлой!

Сейчас, увидев, как Воронин буквально позеленел от страха, Надежда не то чтобы его пожалела, но опомнилась. Все же она человек цивилизованный, и не станет смотреть, как собаки рвут этого типа на части.

– Да успокойтесь вы! – буркнула она. – Отдайте венец – и никто вас не тронет.

– Какая же вы жестокая! – простонал Воронин. – Я всю жизнь искал этот венец, нашел его – а вы отбираете!

– Не изображайте ребенка, у которого отнимают любимую игрушку! Венец! – Надежда протянула руку.

Воронин громко всхлипнул.

– Как же вы меня утомили! – вздохнула она. – Гера!..

Собака взглянула на нее выжидательно, потом перевела заинтересованный взгляд на историка. В глазах ее мелькнула радость, и она изготовилась к прыжку.

Воронин снова всхлипнул и наконец протянул венец Надежде, но когда она взялась за него, все не отдавал свое сокровище.

– Да хватит уже! – Надежда Николаевна почувствовал сильнейшее желание пнуть его под коленку, а свободной рукой схватить за ухо и выворачивать его, как делали мальчишки в ее далеком детстве.

Очевидно, это желание отразилось у нее на лице, потому что Воронин наконец разжал руку.

Надежда облегченно выдохнула, спрятала венец за пазуху и повернулась к Гере:

– Ладно, пропустим его!

Гера с явным сожалением отступила, освободив тропинку, ведущую к станции.

– Ну, давайте шагайте, пока Гера не передумала! – напутствовала лектора Надежда. – Вы еще можете успеть на поезд. Счастливого пути желать не буду.

Воронин бессильно махнул рукой, сгорбился и побрел по тропинке, волоча ноги, так что за ним поднималась пыль. До Надежды доносился его голос: лектор что-то бормотал, и по интонации было ясно, что он с кем-то разговаривает.

«Да хоть бы и лекции читал сам себе! – усмехнулась она. – Нам с Машкой больше нет до него никакого дела!»

Гера проводила его взглядом, в котором читалось искреннее сожаление.

– Спасибо тебе, ты мне очень помогла. – Надежда осторожно погладила огромную собаченцию по загривку.

«Не стоит благодарности!» – рыкнула Гера, повернулась и потрусила к поселку.

Глядя ей вслед, Надежда обнаружила, что остальные собаки куда-то испарились, и с грустью взглянула на венец. Вот что с ним делать? Куда спрятать? Завтра у нее трудный день, некогда будет венец стеречь. Может, посадить Машку? Запереть ее в номере на целый день? Она ни за что не согласится.

Как раз в эту минуту сзади послышался негромкий шорох шин о гравий, и когда Надежда обернулась, то увидела, что к ней подъезжает на велосипеде тот самый старичок, которого они с Машкой часто встречали на финском кладбище.

– Здравствуйте, – сказала она, внимательно оглядев его.

Старичок как старичок – одежда поношенная, но чистая, кепочка клетчатая.

– И вам не болеть, – приветливо ответил тот.

Надежда молчала, ожидая разговора о кладбище и о том, как он ухаживает там за могилами. А дед Сережа сказал, что нет никакого старичка и старое кладбище давно заброшено. Странно… Но если он все же что-то путает, тогда что этот старичок тут делает? Кладбище совсем в другой стороне.

Надежда Николаевна была чрезвычайно наблюдательной, поэтому, оглядев его, тут же заметила, что он изменился. Раньше был самым обычным, теперь же в его взгляде появилось что-то такое, отчего сердце Надежды на секунду замерло, а потом забилось с удвоенной силой.

Неужели?..

– Ну да, – усмехнулся старичок, слезая с велосипеда, который остался стоять посреди дороги сам по себе, ни к чему не прислоненный, – вы правильно все поняли.

– Но как же… – Надежда слегка растерялась, – я не понимаю… для чего все это?..

– Как вам сказать… – Он улыбнулся. – Все на свете делается для чего-то, люди просто не понимают в данный момент, для чего конкретно.

Эти слова Надежде не понравились. Как бывший инженер, обладающий аналитическим складом ума, она не любила никаких недоговоренностей и пустых слов и считала, что всему на свете должно быть конкретное объяснение. И хотя ее детективные расследования, которых с каждым годом становилось все больше, иногда заставляли поверить, что каких только зигзагов не делает судьба, она упорно продолжала стоять на твердых материальных позициях.

Конечно, удавалось это не всегда, но пытаться следовало.

– Вы пришли за венцом Гекаты. – Она не спрашивала, а констатировала очевидный факт. – Но для чего столько сложностей? Я понимаю, вы наблюдали за нами, подстраховали пару раз, но если вы знали, где находится венец, то почему не взяли? Для чего было городить весь этот огород?

Против воли в ее голосе прозвучала некоторая неосознанная агрессия. Надежда думала, что она умная и сама обо всем догадалась, а оказывается, ее все время направляли. Осторожно, ненавязчиво, но направляли. То есть ею, Надеждой Николаевной Лебедевой, кто-то руководил, с удовлетворением отмечая успехи и с некоторым разочарованием констатируя неправильные шаги. Да что она им, девочка-школьница, что ли? «Умницы и умники», «А ну-ка девушки!», «Алло, мы ищем таланты»?

– Видите ли, в чем дело… – заговорил старичок, – все не так просто, как вы думаете. Разумеется, было известно, где хранится венец все эти годы, но забрать его оттуда было нельзя. То есть постороннему человеку нельзя… это мог сделать только родственник того, кто спрятал венец.

– Или родственница… – В глазах Надежды Николаевны блеснуло понимание. – Родственница Тапанайнена, так?

– Ну да, но нужно было, чтобы она заинтересовалась проблемой, а на это требовалось время.

– Значит, это она – та самая девушка, которая выдавала себя за Альбину Борэ, – все организовала: подружилась с Татьяной Тапанайнен, увлекла ее в клуб «Слуги Гекаты»…

– Ну да, но вмешалась судьба, и Татьяна погибла… Я бы сказал, это случайность, но тут не может быть никаких случайностей. Дело в том, что сама Геката…

– Понимаю, пришлось изменить планы, привлечь этого… – Надежда скривилась и махнула рукой в сторону станции, куда, наверное, уже подходил жалкий отчаявшийся Воронин.

– Все так, но судьба снова вмешалась, и…

– И вашей помощницы не стало, ее убил кто-то совершенно посторонний, не связанный с заветным венцом! – перебила Надежда Николаевна. – Снова обстоятельства вам спутали все карты, и тогда пришлось привлечь нас с подругой.

– Вас…

Старичок поклонился, но Надежда никак не отреагировала на его лесть, торопясь выяснить все интересующие ее вопросы.

– И все же… для чего было выдумывать удивительную историю про Ведьмин холм и про кузнеца? Я же могла выяснить, что это неправда, гораздо раньше?

– А с чего вы взяли, что это неправда? – усмехнулся старичок. – С того, что местный дед рассказал вам совершенно другую историю? Видите ли, существует множество реальностей: в одной этот холм называется Ведьминым, в другой он –