Замки не поддались, оставив Дарлинг в неведении, что же там скрывается внутри. Наверное, ничего такого, что могло бы заинтересовать таможню, решила она про себя: все в рамках правил прохода через зеленый коридор. А ее-то как раз интересовало то, что выходит за рамки!.. Оставив в покое саквояж (не взламывать же его, в самом деле), Дарлинг переключилась на изучение гардеробной. Во встроенных шкафах висело около десятка деловых костюмов; несколько десятков рубах, отличающихся друг от друга лишь расцветкой — в гамме от бледно-песочного до василькового. Еще несколько костюмов подходило под определение «яхтенные», еще несколько — «костюмы для гольфа». К костюмам для гольфа прилагались светлые и легкие кожаные мокасины, к яхтенным — такие же легкие и кожаные, но темные. Были еще образцово-показательные кепки-капитанки с якорями и названиями неведомых Дарлинг яхт-клубов. И чистенькие, ни разу не надеванные бейсболки. Вся обувь — от мокасин и кроссовок до дорогих туфель из крокодиловой кожи — тоже производила впечатление только что принесенной из магазина. Ни единого скола на идеально чистых подошвах, ни единой потертости, ни одной царапины.

Вместо того чтобы стать объемным, образ Костаса переместился в плоскость. Теперь он казался Дарлинг не живым человеком, а картинкой из life-style журнала. Фигурой, которая никогда не отбрасывает даже тени. В той жизни, которую проповедовали туфли и костюмы из гардеробной, ровным счетом ничего не происходило. Ни один парус не был поднят, ни один мяч не попал в лунку.

Но ведь дело обстоит совсем не так!

В той жизни Костаса, к которой Дарлинг имеет самое непосредственное отношение, события и страны сменяют друг друга постоянно; она ни секунды не стоит на месте, она пребывает в постоянном движении. И это движение со временем только убыстряется.

Наверное, вся его прошлая жизнь в какой-то момент сошла с дистанции, не выдержав бешеного ритма, предложенного Костасом. А сохранить при себе ее материальные свидетельства он не посчитал нужным, бедный, бедный Костас!..

В самом минорном расположении духа Дарлинг покидает квартиру: теперь ей жаль Костаса и хочется сделать для него что-нибудь приятное, выходящее за рамки профессиональных обязанностей. Будь он ребенком, она повела бы его в цирк. Будь он подростком, она купила бы ему самый навороченный смартфон, но ужас состоит в том, что Костаса невозможно представить ни ребенком, ни подростком. Ни даже юношей, мечтающим о мотоцикле «Харлей-Дэвидсон». Он — только то, что есть сейчас: импозантный мужчина средних лет, человек мира, светлая голова.

Конечно же, Дарлинг так ничего и не придумала насчет «сделать приятное», а через два с половиной часа они уже летели в Берлин: босс, как и положено, — в бизнес-классе, а его личный помощник — в эконом.

Ее никогда не напрягали перелеты, какими бы длинными они ни были, совсем напротив: Дарлинг считала их отличным поводом, чтобы упорядочить мысли. К чему бы они ни относились. С упорядочиванием дело обстояло не слишком гладко — и все потому, что ни одна мысль Дарлинг относительно того или иного человека, события или явления не была конечной. Обязательно вылезали другие, наматываясь друг на друга; вот и получался огромный бесформенный клубок, в котором и концов не найдешь. А если и найдешь, то это окажутся вовсе не те концы, которые нужны в данный конкретный момент.

В один из таких конкретных моментов разношерстные и скачущие, как блохи, мысли так достали Дарлинг, что она волевым усилием решила ограничить их свободу: отныне все будет разворачиваться в рамках заданной на авиаперелет темы. Костас — так Костас, глобальное потепление — так глобальное потепление. Сложные отношения между мужчиной и женщиной — значит, только они, и не стоит приплетать сюда мысли о психологии собак породы лабрадор, мысли о содержании витамина В в растениях-афродизиаках, а также — если бы она, Дарлинг, была кошкой, то кому из знаменитостей ей бы хотелось принадлежать?

Французской актрисе Анук Эме, вот кому!

Но на выходные можно навещать не слишком удачливую и абсолютно недооцененную американскую актрису Минни Драйвер. Быть же кошкой Джин… никогда! Примерять мужские шляпы специально для кошки — такое не придет в голову даже ей. Зато Дарлинг приходит в голову все что ни попадя — для этого и нужны разумные ограничения.

Тема берлинского авиаперелета звучала лаконично: сны Дарлинг.

В последнее время сны Дарлинг стали претерпевать качественные изменения. Во-первых, ей перестал сниться папочка, хотя обычно он фигурировал едва ли не в каждом сне. Обычно папочка проплывал мимо разворачивающихся во сне событий на своем огромном сухогрузе. Если случался кошмар, то сухогруз папочки выглядел самым настоящим «Летучим голландцем» с закопченными бортами и полусгнившим такелажем. Если сон был симпатичным, то и папочкин сухогруз старался соответствовать: белоснежный корпус, гирлянды флажков от носа до кормы и трубы, выкрашенные в цвета национального флага РФ (иногда это была Шри-Ланка, иногда — Антигуа). Но папочка, вне зависимости от жанра сновидений и флага, под которым шел, оставался улыбчивым и доброжелательным, как и положено моряку старой, еще советской закалки. Он будто бы посылал Дарлинг сигнал: все в порядке, Дашура, ничего не бойся, это всего лишь сон, и я с тобой.

Теперь же папочка исчез вместе со своим кораблем и улыбкой. Как исчезли все остальные персонажи, густо населявшие сны Дарлинг: знакомые, полузнакомые и вовсе не знакомые ей люди, странные (в основном вьющиеся) растения, диковинные животные.

Теперь ей снились какие-то многоэтажные, растянувшиеся на километры математические формулы, что было совсем уж дичью: по алгебре у Дарлинг всегда была тройка, не трансформировавшаяся в двойку только благодаря усилиям верного Палочкина. Первым, что Дарлинг выкинула из головы после окончания школы, оказалась алгебра, а заодно ее постылые сводные сестрицы — физика с химией. И не было никаких предпосылок к тому, что они вернутся снова. И вот пожалуйста — вернулись, да еще не одни. В любой формуле из нынешних снов Дарлинг всякий раз спрятана какая-нибудь вещица, иногда совершенно незначительная, будь то почтовая марка (она в жизни не собирала почтовых марок), кольцо (она в жизни не носила колец) или пуговица.

Бывают и вещи покрупнее, самая примечательная из них — кот. Вернее, котов два, оба похожи друг на друга, как близнецы, и оба ненастоящие. Они сделаны из железа, и это очень качественная и очень красивая работа, а никакой не ширпотреб. Коты в отличие от единовременных пуговиц и даже кольца являлись Дарлинг несколько раз, заслоняя вытянутыми хвостами какие-то буквенные элементы формул. И именно после этих безобидных кошачьих маневров она просыпалась в холодном поту и еще долго лежала в постели, не в силах пошевелиться и унять сердцебиение. Ни один прошлый кошмар не шел ни в какое сравнение с этим новым кошачьим кошмаром Дарлинг.

Так что, устроившись поудобнее в самолетном кресле и прикрыв глаза, она принялась размышлять о двух хвостатых железных братцах из сна. Очевидно, подсознание шлет ей какие-то импульсы, которые она пока еще не в силах считать. Очевидно, подсознание пытается предупредить ее о возможной опасности — вот только какой? Ей нужно держаться подальше от котов? От всех котов, включая самых обычных, живых, а не только железных? Еще можно рассмотреть котов как предмет культа, как статуэтки из сумрачных курганов и гробниц, — означает ли это, что Дарлинг стоит опасаться культовых сооружений? Или ей нужно избегать людей, чьи имена и фамилии так или иначе связаны с котами? Тогда под нож пойдут все Котовы, Котеночкины, Котковы и Кисины. Женщин и девушек с именем Екатерина тоже придется послать подальше и никогда не иметь их в друзьях: усеченная Екатерина — это Кэт, и хорошо, что Лерку зовут Леркой, а маму — Люсей, а Коко всегда была Светланой Сергеевной. Фамилия Костаса — Цабропулос, ничего кошачьего на первый взгляд. На русский взгляд. Но как будет «кот» по-гречески, Дарлинг и понятия не имеет. Надо бы выяснить и это. Далее на повестке дня — все семейство кошачьих. Тигры, львы, снежные барсы и гепарды с леопардами. Вероятность быть загрызенной львом ничтожна, но все же она существует. А вдруг ей подвернется какая-нибудь дрянь со звучной фамилией Львов?