— Я подумал то же самое. Где вы были? Успели навестить медведя?

— Успела напроситься на чай.

— А я успел его выпить.

Только теперь Дарлинг заметила в руках Костаса маленький темно-зеленый стакан, украшенный арабской вязью.

— Вообще-то я зашла сразу после вас.

— Неужели? А я уже битых полчаса пытаюсь договориться с хозяином об одной вещи. Может быть, у вас получится…

— Полчаса?

— Ну двадцать минут, какое это имеет значение?

Для того чтобы перейти улицу сразу после того, как Костас исчез за дверью «Мали Ба», и минуты не потребовалось. А сколько минут она провела в первом зале? Пять, пусть семь — с учетом болтовни с парнем. Из сложенных вместе чисел никак не выходило двадцать, и Дарлинг почувствовала легкое беспокойство. В силу профессии и образа жизни у ее босса отлично развито чувство времени, он не мог ошибиться. И этот арабский стаканчик!..

— Который вообще час? — спросила Дарлинг, и Костас, машинально отогнув рукав пиджака, поднес руку к лицу. Вот если бы на Ulysse Nardin тоже не оказалось стрелок, как и на всех остальных часах! Это потянет на мистический пост в жежешечке, хотя Дарлинг и не особый поклонник мистицизма. Интересно, как отреагировал бы Паоло, без страха сующий голову во временные петли? Наверняка прислал бы пару уничижительных ссылок на дешевую масскультно-оккультную макулатурку…

— Без пятнадцати четыре. Вы опаздываете?

Значит, с часами Костаса все в порядке. И чехарда со временем, насторожившая Дарлинг, тоже имеет свое объяснение. Не связанное с мистикой, а вполне реальное. Нужно только немного пораскинуть мозгами — и оно найдется.

— Самолет в двадцать десять. У нас как минимум полтора часа в запасе.

— Я не собираюсь торчать здесь полтора часа. — В голосе Костаса появились нотки недовольства. — Я просто хочу купить эту вещь и уйти.

— Какую именно?

— Вот эту.

Вещь лежала вовсе не на открытом прилавке — она пряталась среди фигурок святых. Проследив за взглядом Костаса, Дарлинг обнаружила… кота с острым вытянутым хвостом. Странно, что она не заметила его раньше; теперь кот просто лез в глаза и ни на секунду не оставлял в покое. Довольно компактный и небольшой по размеру, он казался тяжелым: наверное, потому, что был сделан из металла. Металла необычного, почти кружевного. Дарлинг сразу поняла, что это штученька из штученек, дивная вещица, не имеющая ничего общего с безделушками, призванными украшать интерьер. Ни о каком украшательстве и прочих вспомогательных функциях и речи быть не может — скорее наоборот: возникнув в каком-нибудь пространстве, железный кот тотчас подомнет его под себя. Или сожрет его со всеми потрохами.

Ни клочка не оставит. Ни от людей, ни от предметов, ни от картин Саорина. Не об этом ли персонаже антикварной лавки нашептывали Дарлинг ее ночные кошмары?

— Ну как? — спросил Костас, не спуская глаз с кота.

— Загляденье. А в чем, собственно, проблема?

— Проблема в том, что хозяин не хочет с ним расставаться.

— Набивает цену?

— Вообще не говорит о цене. Просто отказывается его продавать, и все.

— И навыки хорошего переговорщика не помогли?..

Нужно кончать с этим, нужно смело двинуться навстречу своим кошмарам, — как и завещал сводный хор классиков психоанализа, — чтобы убедиться, что кошмары не стоят выеденного яйца. Руководствуясь этими соображениями, Дарлинг обогнула прилавок с кинжалами и вплотную приблизилась к полке, где стояло железное загляденье. Таблички «DO NOT TOUCH!»[6] она не обнаружила и потому совершенно спокойно сняла кота с полки.

Он и вправду оказался тяжелым, но это была приятная, успокаивающая тяжесть: как будто ты держал в руке вещь, способную защитить тебя от всего на свете. Главное — не расставаться с ней ни на миг; именно это и почувствовала Дарлинг — жгучее желание никогда не расставаться. Тем более что вблизи кот оказался еще обаятельнее: его неизвестному создателю удалось воплотить в неподатливом металле массу тончайших нюансов кошачьей пластики. И несмотря на то что кот был весьма условным — он улыбался. Он был рад встрече с Дарлинг. Вернее, это Дарлинг показалось, что кот улыбается. В следующую секунду его настроение может измениться, и тогда…

Тогда ты сто раз пожалеешь, что вообще встретился с ним.

Именно это и произошло — в следующую секунду. Сначала Дарлинг почувствовала странный запах, давно забытый, связанный с детством. Тогда, в детстве, упав с велосипеда, она сильно разбила коленку и долго не могла подняться и лежала, свернувшись клубком на земле. Земля попала в рану, смешавшись с кровью: вот тогда и возник этот запах смешанной с кровью земли. Тошнотворный и пугающий. Он преследовал Дарлинг до самого дома, забивая все другие запахи и не давая дышать. И счастье, что в доме ее ждал папочка. Папочка обработал рану, залил ее спасительной зеленкой и наложил спасительную повязку. И прогнал гнусный запах, который вовсе не хотел уходить, а так и норовил навеки поселиться на губах и в носу.

Теперь кровь, смешанная с землей, вернулась, и рядом не было папочки.

И не было никого, кто мог бы защитить Дарлинг. Не от абстрактного ощущения кошмара, а от того, что спрятано внутри кота. Железо вдруг перестало быть железом — теперь это были стебли какого-то растения, переплетенные между собой. Не настолько плотно, чтобы не увидеть сквозь них сполохи нежного фисташкового цвета, густо заляпанные красным. Чтобы не увидеть контуры, отдаленно напоминающие контуры фигуры. Женской фигуры. Да, это определенно была женщина! Крохотная, не больше насекомого, она висела внутри древесного купола, широко раскинув руки, — и в этих неподвижных тонких руках не ощущалось биения жизни.

Это не Джин.

И не ее смерть — чужая, но не менее страшная. Не менее несправедливая и отчаянная, навсегда ранящая сердца тех, кто соприкоснется с ней. В ушах у Дарлинг стоит легкий звон, затем он сходит на нет и исчезает вовсе — чтобы уступить место неясным шепотам. Поначалу неясным, и только потом возникает слово. Одно-единственное и незнакомое Дарлинг.

Маву.

«Мавумавумавумаву» — повторяют шепоты на все лады, то усиливаясь, то затихая. Уши Дарлинг набиты маву, уши Дарлинг — все равно что сетки с плотно утрамбованными в них садовыми улитками. Улиточные домики мокры от росы, на них налип песок, и в каждом из них живет маву. Еще мгновение — и голова Дарлинг, сама превратившаяся в сетку с улитками, взорвется.

— …Ваш чай.

— Что?

Все закончилось так же быстро и неожиданно, как и началось. В руках у Дарлинг — металлический кот, а не древесная история чьей-то гибели.

Кот по-прежнему улыбается, в его животе зияет дыра (и когда только Дарлинг успела перевернуть кота брюхом кверху?), а рядом с дырой приклеен ценник: