Портсигар был тонким, ослепительно блестел и излучал какую-то неведомую Дарлинг, но абсолютно положительную энергию. «Милый позитивчик», сказала бы Коко, хотя слово «милый» меньше всего отражало суть этой потрясающей вещи. По бокам крышка портсигара была украшена затейливым растительным орнаментом, а центр занимало изображение какого-то ближневосточного пейзажа. Две пальмы, маленькая, но очень выразительная фигурка верблюда с двумя седоками — на переднем плане. От заднего (с домами и мечетями) его отделяла река. То, что это именно река, а не пустое серебряное пространство, было понятно по черненому перевернутому отражению домов и мечетей. И еще — по фелюге с поднятым парусом. Фелюга тоже отбрасывала тень на серебряную реку и летела вперед, подгоняемая мистралем, или как там называются переднеазиатские ветра? Самум, джейхан? Дарлинг все же больше нравится мистраль. В самом этом слове скрыты нежность и обещание чего-то чудесного. К этому чудесному и летит сейчас фелюга, и Дарлинг явственно слышит, как хлопает парус на ветру.

Но и это было не все.

На оборотной стороне портсигара она обнаружила некое подобие карты. Сирия (SYRIA), Ливан (LEBANON), Ирак (IRAQ) и та часть суши, которая теперь принадлежит Израилю. Но на карте никаких упоминаний об Израиле не было, там фигурировала PALESTINE, а самый низ карты занимала SAUDI ARABIA. Страны отделялись друг от друга весьма условными, прочерченными пунктиром границами. Реки Тигр и Евфрат представляли собой змеящиеся и довольно тонкие сплошные линии. Двумя сплошными было выделено Средиземное море. А линии потолще, идущие через всю карту и образующие некое подобие треугольника, показались Дарлинг чем-то похожими на маршрут. Маршрут экспедиции или каравана с точками, которые делили прямые на почти равные отрезки. Все точки были подписаны одной из трех букв: либо «Т», либо «Н», либо «К», и каждой полагалось число. Так Дарлинг обнаружила Т.1, Н.5 и К.З.

А щелкнув тугой застежкой, наткнулась еще на три буквы: J.S.A.

В отличие от таинственных первых, с «J.S.A.», выгравированных в левом верхнем углу под крышкой, все было понятно: они представляли собой инициалы самого первого владельца чудо-портсигара. Мистическим образом они совпали с инициалами Джин, а последнюю букву ошеломленная Дарлинг тут же приспособила под определения.

Admirable[7] — могло быть одним из них. Или amazing[8]. Или — astonishing[9]. Или вообще — долгое и вполне самостоятельное «а», как возглас восхищения.

Курила ли Джин? Ответ положительный.

А у некурящей Дарлинг даже на секунду закружилась голова от страстного желания обладать портсигаром. А уж чем его наполнить, она придумает потом. Оставались мелочи — уточнить у хитрована-продавца точную стоимость портсигара и завершить наконец затянувшийся процесс купли-продажи.

— Пожалуй, я прислушаюсь к вашему предложению и куплю этот портсигар. Карты принимаете? — поинтересовалась Дарлинг самым независимым тоном.

— Только наличные.

— Вот черт… У меня нет таких денег…

— Проблема, да?

— Погодите.

Не выпуская портсигара из рук, Дарлинг двинулась к Костасу, безропотно ожидающему исхода мероприятия с покупкой. «Безропотно» — именно это слово сейчас больше всего подходило ее энергичному и вечно занятому шефу, чей день расписан по минутам. Любая, самая незначительная задержка выводила его из себя, а тут — пожалуйста! — стоит и не жужжит и готов ждать хоть до второго пришествия рейса на Пномпень. Похоже, он вообще забыл, что существует этот Пномпень и дела, с ним связанные… Эк скрутило бедолагу!..

— Ну что? — спросил Костас, когда Дарлинг приблизилась.

— Все в порядке. Пришлось, конечно, поднапрячься, но он ваш. За скромную сумму в сто пятьдесят евро наличными… вы можете получить его немедленно.

— Вы чудо, Дарья! — Глаза Костаса влажно заблестели. — Не знаю, как вас благодарить…

— Зато я знаю. И вы можете отблагодарить меня прямо сейчас.

— Конечно. Что нужно сделать?

— Ну… одолжить мне немного денег. Карты здесь не принимают, как оказалось. А я вам сразу же верну всю сумму. У ближайшего банкомата.

— Даже не обсуждается!..

За всеми перипетиями, связанными с портсигаром и бенинским леопардом, Дарлинг совсем позабыла про куда-то подевавшиеся двадцать минут, но на выходе из «Мали Ба» снова вспомнила о них. В тот самый момент, когда Костас, прижимая к груди сверток с драгоценной кошкой, мельком взглянул на часы.

— Почти опаздываем. Промурыжил нас, старый черт!

— Погодите… Кто старый?

— Да хозяин! Но оно того стоило…

— Разве? — От неожиданности Дарлинг замедлила шаг и едва не споткнулась. — Разве он старый? Мне так не показалось. Напротив, довольно молодой.

— Вы шутите?

— Нисколько. Черные джинсы, черная рубаха, черный кожаный жилет. Мы говорим об одном и том же человеке?

— Черный кожаный жилет, — подумав, согласился Костас. — Других жилетов там не было. У вас странные представления о мужском возрасте.

— У меня вообще странные представления о мужчинах.

Развивать тему хозяина «Мали Ба» Дарлинг не решилась, иначе можно было влезть в такие дебри, из которых не выведут ни святая Блаженная Августина, ни святой Каспар, покровитель путешественников. Даже не закрывая глаз, она могла легко представить фигурки святых. И часы, и любой из механизмов, и морские приборы (привет от пьяной матросни). Таково было свойство памяти Дарлинг: запоминать всякую дребедень и потом мысленно воспроизводить ее во всех подробностях. Даже то, что не успело проявиться при визуальном контакте, всплывало потом перед внутренним взором. Как на фотографии. Вот чем изредка занималась память Дарлинг: проявкой снимков в темной фотолаборатории. И лишь снимок странного парня с Вильгельмшавенерштрассе оказался безнадежно загубленным. Так что вступать в полемику с Костасом, не имея на руках никаких доказательств, не имеет смысла: пусть его — старый черт так старый черт.

Вместо этого Дарлинг снова начала обнюхивать выпавшие из ее сознания двадцать минут — куда-то же они подевались? И что это за шутки со временем в берлинском районе Тиргартен? Что, если за то время, что они провели в «Мали Ба», сменился день, сезон и целый век? А мама, Лерка и Коко с Вассилисом безнадежно постарели или того хуже… И только за бороздящего океаны папочку Дарлинг была относительно спокойна.

С папочкой не случится никакой беды. Никогда, о, где же ты, Паоло, брат мой? Отважный путешественник по времени, может быть, ты все объяснишь?..

Но и без Паоло все было ясно: ничего криминального, ничего сверхъестественного не произошло. Берлин оставался Берлином, Вильгельмшавенерштрассе — Вильгельмшавенерштрассе, не слишком широкой, тихой улочкой, усаженной деревьями, где старые островерхие дома соседствовали с более современными, без всяких архитектурных изысков кирпичными коробками. Даже строительная выгородка наискосок от антикварной лавки оказалась на месте. И урна со смятой банкой кока-колы, лежащей поверх всего остального мусора. Банку Дарлинг уже имела счастье лицезреть, перед тем как зайти в «Мали Ба», и новая встреча с ней успокоила окончательно: все что угодно, но мусор в Берлине убирается регулярно и никто не станет ждать день и целый сезон. И — тем более — век.