Можно было взять южнее и обойти провинцию, потеряв, правда, около трех дней драгоценного времени. А Сидорин считал, что с разведкой и уничтожением объекта нужно торопиться. И вот малочисленная группа капитана Котова в составе восьми человек целую ночь почти на ощупь, не включая фар, пыталась обойти город Идлиб с севера и выйти к бывшей экономической столице Сирии Алеппо.

— Все, остановимся здесь, — приказал Котов, посмотрев на часы.

Времени было уже два часа ночи. Снова и снова слышались где-то рядом в темноте звуки автомобильных моторов, метались огни автомобильных фар, где-то прорезали воздух пулеметные очереди. Это ночное оживление Котову не понравилось. Группа и так оказалась в труднодоступной местности, изрезанной неглубокими каньонами, скалистыми стенами и каменистыми россыпями. Несмотря на то что полковник Сидорин уверял, что подвеска вездехода «неубиваемая» и специально адаптирована к тяжелым горным условиям, Котов решил не рисковать. Выйди из строя только один вездеход — и весь груз, что на нем перевозился, придется бросить, как бросить и часть груза с других вездеходов, чтобы посадить на них двух спецназовцев. Значит, еще около сотни килограммов груза группа лишится. И тогда под угрозой будет не только она сама, но и важное задание.

Зимин и Коля Алейников присели возле командира. Мягкий неяркий свет экрана навигатора не успокаивал, а, наоборот, тревожил. Сложный рельеф местности, где-то близко крутятся боевики. Прорываться в темноте было опасно, потому что запросто можно было повредить машины, покалечить людей. И это еще до начала самой операции, только на пути к цели.

— Не будем рисковать, — решительно заявил командир. — Заночуем здесь, а утром определимся и с ситуацией, и с направлением.

— Если «бандерлоги» где-то совсем рядом, их можно засечь, — предложил Алейников. — Если нам с Бобом подняться на скалы, то через ночные прицелы можно понаблюдать за окрестностями. Должны же они себя выдать. Или костерок, или газовая горелка. Да даже дисплей телефона может выдать.

— Правда, Борис Андреевич, — вставил Зимин. — Пусть ребята наблюдают, я подежурю, на связи побуду, а вы хоть пару часов поспите. Вторую ночь мы в дороге, а химию, таблетки всякие вы терпеть не можете.

— У меня от них изжога, — проворчал Котов, — душевная изжога. Ладно, Николай, бери Крякина, только не по отдельности, а вместе. Поднимитесь справа, там пологий склон, на стенке можете в темноте сорваться.

— Есть! — кивнул снайпер и отошел к группе спецназовцев, готовивших ночлег.

— Они нас фактически загнали сюда, — показал Зимин пальцем на экран. — Мотались по равнине, постреливали, как будто специально выдавливали в эти овраги и расщелины.

— Молодец, — с иронией сказал Котов, расстегивая куртку. — При подчиненных не стал говорить, чтобы атмосферу не накалять и веру не убивать.

— Да… я и не думал об этом, — смутился лейтенант. — Так получилось просто. А наших ребят, мне кажется, ничем не смутишь. Смешно даже слышать, что их можно чем-то напугать.

— Веришь в них? Это хорошо, — серьезно ответил Котов. — Верить надо. Без веры в своих солдат в бой не ходят, это еще дедушка Суворов говорил. Ладно, Олег, дежурь, будь на связи, слушай, что наши наблюдатели скажут. Не стесняйся будить меня, если что. Ложное чувство заботы опасно.

— Это тоже дедушка Суворов говорил? — тихо засмеялся Зимин.

— Это дедушка Котов сказал, — в тон ему ответил командир.

Спецназовцы полезли в сухие пайки, пожевали перед сном, запивая из термосов горячим сладким чаем, и тихо улеглись на спальные мешки. Котов закрыл глаза, «слушая воздух», так у спецназовцев назывался чуткий сон. Это не просто умение спать и одним ухом прислушиваться к звукам, которые несет ночь, это целый комплекс ощущений и ассоциаций. Например, почти неслышный полет птицы. Если ты половину ночи не слышал шелеста птичьих крыльев и птичьего голоса, то, скорее всего, в этом месте их нет. И вдруг она пролетела. Скорее всего, дневную птицу кто-то вспугнул. Хищник, вынюхивающий добычу в траве, змея, с ее немигающим холодным взглядом, или… человек.

Котов постепенно почувствовал, что напряжение отпускает. Мысли потекли плавно, забавно сплетаясь и расплетаясь, уводя сознание далеко от действительности и наполняясь образами. Их база, самолеты, взлетающие с бетонки и уходящие в синеву неба. Колючая трава по краям бетонной взлетно-посадочной полосы и ноги в армейских ботинках, по этой траве шагающие, поднимающие легкую пыль. И эта пыль, как грусть по дому, поднималась и мягко опускалась. И дом казался не таким, как всегда. Это был не его дом в Питере, это был дом в Дамаске, номер в гостинице, в котором жила Мариам. Котов с ней в этом номере вместе никогда не был, они там были с Сидориным в тот день, когда пропал отец девушки.

Вместе они были последний раз два дня назад. И даже не последний раз, а единственный, именно вот так долго вместе, наедине. Целых три часа. И его ребята понимающе кивали друг другу и даже установили незаметно пост у его модуля, чтобы никто не вошел, не стал барабанить в дверь. Паршивцы, с невольной улыбкой подумал Котов. Они хотели, чтобы командиру никто не мешал побыть с Мариам.

Котов пил чай, касаясь девичьего локотка. Было очень приятно ощущать ее локоток под грубой тканью солдатской куртки. А еще от ее волос пахло так приятно и волнующе, что ему очень хотелось их понюхать. И он попросил ее тогда об этом.

— Маша, мне всегда хотелось узнать, чем пахнут твои волосы, — произнес он глухим от волнения голосом.

Он действительно очень волновался. Капитан Котов, боевой офицер, командир оперативной группы спецназа, боялся, что она посмотрит на него удивленно и с укором. Но Мариам не посмотрела с укором, она даже не ответила, она просто и очень естественно положила ему голову на плечо, и он задохнулся от запаха ее волос. Они пахли какими-то травами или бальзамами. Но ему казалось, что это сирийские травы, ему казалось, что они пахнут сирийским солнцем и сладкой пылью дорог. Они были жесткими и в то же время такими мягкими и нежными. Он прижался щекой к ее волосам и закрыл глаза.

— Пахнут? — спросила Мариам. И после небольшой волнующей паузы попросила: — Погладь меня по волосам. Своей рукой.

Он положил ладонь на ее голову и… вдруг исступленно зарылся в ее волосы, как в последний раз. Прижал ее голову к своему лицу, а она неожиданно положила свою ладонь на его руку, сжала ее своими пальцами и… прижалась щекой… он чувствовал ее кожу и боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть этот удивительный момент. Мариам чуть повернула голову, и он почувствовал на своей ладони ее дыхание и… ее губы.

Так они и сидели, прижавшись плечами друг к другу. Она держала его руку, положив голову ему на плечо. Он прижимался лицом к ее волосам, и весь мир для них перестал существовать. Это с ними произошло впервые. Раньше их отношения можно было назвать просто дружбой, привязанностью. Ведь Мариам родилась в Питере, когда ее отец, офицер военно-морского флота Сирийской Арабской Республики, Халид аль-Назими еще учился в Военно-морской академии. Он женился там на русской девушке.