— Значит, так, — серьезно начала ЕвдокияГавриловна, — рассказываю по порядку. Дом наш когда-то принадлежал егобабке. Она сама из Питера, чуть ли не княгиня, а может, и княгиня.., ну, да нев том дело. В общем, из благородных она, сюда вслед за братом приехала. Это мнемоя мать, покойница, рассказывала, она у нее в домработницах жила. БылаМатюшина бабка вдова, жила скромно, воспитывала двух дочерей, одна вышла замужи уехала, а вторая с ней осталась — она хромала и увечья своего стеснялась. Ужеперед войной, когда мать умерла, вышла замуж за учителя, родила двоих детей,один из них Матюша как раз и есть. После революции у бабки дом отобрали, а ей сдочерьми оставили комнату под лестницей, там теперь кладовка, а у нихгардеробная была. Комната без окон, метров тринадцать, там и ютились. А материмоей как жене красноармейца выделили жилье в доме, бывшую хозяйку очень жалелаи помогала ей, чем могла. Году в тридцать восьмом та умерла, а дочке выделиликомнату внизу, где сейчас Матюшина квартира. Она в то время в техникумеработать стала, жизнь потихоньку налаживалась, потом замуж вышла, а мужа еевыдвинули по партийной линии, и стал он большим начальником. Ну, может, и несовсем большим, но выбил себе еще комнату. А в пятидесятых дом началирасселять. Внутри все перегородки снесли, что после революции наделали, и сталоу нас шесть квартир: четыре наверху и две внизу. После смерти родителей Матюшаздесь остался, а подвал занял под мастерскую, у него с детства страстьпроявилась к ювелирному делу. Отец его, пока жив был, увлечения сына не одобрял,но и не препятствовал. Подвал просторный, вот Матюша там и обосновался, отецразрешение выхлопотал, туда из его квартиры дверь вела. Родители умерли, когдаМатюше лет двадцать пять было. Сначала отец скончался, а вслед за ним и мать.Сестра в другом городе с семьей жила. В общем, за парнем никакого присмотра, ипошел он по кривой дорожке. Это уж мы потом поняли, когда его арестовыватьпришли, а до той поры считали: работает себе человек, и слава богу. Народ кнему валом валил. Разные, конечно, люди. Должно быть, были такие, кто его спанталыку и сбил. Я ж говорю — он слабохарактерный. В один прекрасный деньнагрянула милиция, и его арестовали. Сказали, монеты какие-то подделал. Может,и подделал, а может, и нет, поди разберись. Дали ему восемь лет, срок немалый.И квартира бы пропала, не пропиши он туда племянника. Тот непутевый, отродителей уехал и здесь без дела болтался. Матюшину квартиру он все восемь летсдавал, а сам жил у какой-то подруги. Пока Матюша в тюрьме был, подвал залило —канализацию зимой прорвало, затопило все до потолка. Кое-как залатали, но итеперь живем, как на бочке с порохом, не ровен час… О чем это я?

— Матюшу когда посадили? — спросила я.

— Сейчас высчитаю. Вернулся он девять лет назад давосемь отсидел.., семнадцать лет получается.

«Значит, в тюрьме он оказался как раз перед похоронамиотца, — отметила я, сама толком не зная, почему это для меня такважно. — А отец исчез за пять лет до того момента, когда его тело былообнаружено и предано земле».

— Когда Матюша из тюрьмы вернулся, — продолжалаЕвдокия Гавриловна, — ювелирное дело забросил, а может, запретили ему имзаниматься. Правда, бывало, в своей мастерской возился, но больше пьянствовалда на рынке болтался. Но люди говорили, что с прежних времен у него кое-чтоосталось. Если милиции верить, до тюрьмы Матюша был подпольным миллионером. Ноя, если честно, сомневаюсь. Жил он тогда скромно. Да и уж, наверное, из хоромбы наших, коли богачом был, переехал бы куда получше. Хотя и тут наверняка нескажешь, может, не хотел к себе внимания привлекать. Опять же мастерская… Вобщем, с уверенностью ничего не скажу, но деньги у него и впрямь водились и,должно быть, на черный день кое-что припас, вот кто-то и позарился…

— Конечно, припас, — с воодушевлением кивнула АннаПавловна. — Сама говоришь, не бедствовал. А откуда деньги, если человекпосле тюрьмы и нигде толком не работает?

— Жалко Матюшу, — вздохнула Евдокия Гавриловна.

— Жалко, — согласилась Анна Павловна. — Вотведь время: за рубль убить готовы, а за спрятанное золото сунуть человека впетлю — вообще пара пустяков.

— Скажите, а вот мужчина, которого соседка утромвидела, он раньше к Матюше не приходил?

— Не знаю. Если честно, она у нас слеповата, а ужбестолкова — ужас! Говорить с ней мука смертная. То ли видела, то ли нет. Я кней следователя водила, так он замучился. Сестра Матюши приехала, ну иплемянник, конечно, сразу объявился. Им до Матюши дела нет, быстрее быпохоронить да квартиру продать. А охотников уже немало, по улице слух гуляет,что в квартире золото-бриллианты, которые Матюша от милиции спрятал то ли встене, то ли в полу. Купит какой-нибудь дурак и начнет все крушить, дом-то ирухнет, ему уж сто пятьдесят годов.

— Евдокия Гавриловна, — решилась я. — А вы уМатюши кинжал не видели? Серебряный, с распятием на рукоятке…

— Я нет, а муж видел. Показывал ему Матюша кинжал попьяному делу, говорил, антикварная вещь, больших денег стоит. Вроде предлагалиему за него целый миллион. Мой-то испугался — вдруг правда? Уговаривал спрятатьили в музей отдать.

— А кто хотел купить кинжал, Матюша не рассказывал?

— Может, и говорил чего, да я не знаю. Я думаю, у негоот бабки антиквариат этот. Мама рассказывала, когда в городе после революциипогромы начались, бабка кое-что спрятать успела. И золото, что в шкатулкележало, и еще много чего. Но мама о том помалкивала, потому что время страшноебыло, жизнь человеческая копейки не стоила. А тут вдова, две дочки, жить-то начто-то надо, а их ведь даже на работу не брали. Да и куда пойдет работатьбарыня, которая отродясь ничего не делала?

— Да, время было тяжелое, — вздохнула АннаПавловна.