«Где ты, моя Инна», – с этой мыслью я заснул около четырех вечера, не дождавшись ни Инны, ни хотя бы традиционного перетертого яблока с бананом на полдник. Когда я открыл глаза, увидел, что солнце клонится к закату, мое окно как раз выходило на юго-западную сторону. Палата была по-прежнему пуста, а на тумбочке около меня стояла небольшая тарелка с полдником. Я взял телефон, сообщений не было. Я горестно вздохнул, дотянулся до тарелки и, поставив ее на загипсованную грудь, начал есть лежа, даже не пытаясь сесть. Я снова взял телефон и открыл начатую главу книги, но, как бывало и раньше, не мог сконцентрироваться на тексте, перечитывая по нескольку раз страницу за страницей. «Дурацкая затея, – со злостью подумал я и отложил телефон в сторону. В голове в ужасе забилась мысль. – Вдруг она не придет».

Я безрадостно доскреб маленькой ложкой пюре, я хотел только одного – чтобы Инна была рядом. Я чувствовал себя одиноким, брошенным, беспомощным и жалким. В груди заныло, на глаза навернулись слезы, я сжал кулаки: «Я причинил ей боль, когда рассказал про Машу. Это было жестоко. Какой же я идиот». «Так тебе и надо, это – твоя карма», – Машиным голосом твердило мне подсознание. Что я имел в итоге: две обиженные девушки, разъяренный отец одной из которых устроил на меня жестокое нападение, а другая не только знала этого человека, но и знала теперь, что он – заказчик избиения. Я бы, пожалуй, понял Инну, если бы она больше не пришла ко мне. Не смог бы смириться, но понял: я трезво оценивал свое поведение. Инна имела полное право думать, что я – подлец, который, поступив не по-мужски с Машей, однажды может предать и ее. Да и едва ли ей хотелось разбираться в переплетениях моей трусости: «я бы бросил Машу, но…», «я бы рассказал полицейскому про Павла Олеговича, но…».

Я лежал и корил себя, за этими мыслями я даже не сразу заметил, как в палату вошла Люба.

– Ну, ты сегодня и соня, – Люба несла небольшую кастрюлю, аккуратно придерживая крышку. – Полдник проспал, ужин проспал. Если бы не я дежурила, то и не поел бы.

Она поставила кастрюлю и пошла в туалет помыть мою кружку. Из кастрюли доносился аромат горохового супа, желудок заурчал.

– Дань, ты поешь пока, – Люба наливала суп, который, возможно, был кашей для других пациентов, но для меня, пациента со сломанной челюстью – разбавленный жидкий суп. – Я тебе судно поставлю поближе. Ты как закончишь, меня вызывай.

Люба показалась мне какой-то суетливой, она быстро помогла мне сесть, подала кружку и ушла, захватив с собой ароматную кастрюлю. Мы даже не поговорили, как обычно, хотя сегодня Любина компания была бы мне очень кстати. Я поел и спустя некоторое время «сходил в туалет». Раньше я и представить себе не мог, что без стыда и стеснения буду кому-то показывать продукты своей жизнедеятельности, но новые времена требовали смирения и молчаливой благодарности. Я вызвал Любу, нажав на кнопку рядом с кроватью. Через несколько минут она появилась в дверях, такая же беспокойная.

– Ага, давай все, – она взяла кружку в одну руку, судно в другую и прошла в туалет, откуда крикнула мне. – Даня, помочись пока, буду мыть мочеприемник.

Я сделал, как велено, Люба вернулась, быстро поставила судно на обычное место, куда я мог дотянуться, чистую кружку на тумбочку. Она молча взяла небольшую пластиковую утку и снова скрылась в туалете. Хоть я и не был самым разговорчивым парнем на Земле, да и даже в больнице, но с Любой мы всегда мило болтали обо всем на свете, и я радовался, когда наступала ее смена. Сейчас Люба была непривычно молчаливой, словно торопилась поскорее от меня уйти. Она вернула мочеприемник, налила в кружку компот и как-то странно на меня посмотрела. «Она что-то знает, – я в недоумении уставился на Любу, – только что?»

– Ну, все, спокойной ночи, Дань. Если что нужно будет – вызывай. Я или Аллочка придем, – Люба вышла из палаты, даже не дождавшись завершение моего «спасибо, спокойной ночи». «Что ж, это, конечно, странно, но у нее может быть тысяча причин для подобного поведения, – успокаивал себя я. – В любом случае позже я расспрошу ее, что не так». Я взял кружку и отхлебнул компот, прохладный и вкусный, словно в детском садике, с кусочками сухофруктов на дне. Я порадовался, что сегодня дежурит Алла – молодая медсестра, всегда милая и отзывчивая, в отличие от прожженной и безучастной Софьи Павловны.

Я потянулся поставить кружку с почти допитым компотом на тумбочку и увидел в приоткрытой входной двери Инну. Возможно, она стояла там уже какое-то время, незаметно и бесшумно подойдя к палате, и не решалась войти. Я замер, не в силах оторвать от нее глаз, казалось, если я отведу взгляд – она исчезнет, словно видение. Она была такой красивой и сияющей: яркий макияж, немного непривычный, такой я увидел ее впервые в автобусе шесть лет назад. Отросшие волосы огненными непослушными волнами спускались к плечам, а милые веснушки на носу и щеках стали еще ярче от горячих солнечных лучей знойного лета. Инна была одета в то же голубое свободное платье, в которое она переоделась в вечер нашей первой близости. Воспоминание о нашем чувственном сексе молнией пронзило меня – я так скучал по ее телу, по ласкам и страстным поцелуям, ограничиваясь едва ли не дружеским чмоканьем в губы. Меня разрывало изнутри дикое желание крепко обнять ее, невзирая на сломанные ребра, и сказать, как сильно она мне нужна. Но дыхание перехватило, и я лишь шепотом вымолвил: «Инна». Она сделала шаг в палату и прикрыла за собой дверь.

– Привет, Даня, – так же тихо произнесла Инна и направилась ко мне.

– Привет, Инна, – ответил я. Сердце стучало, я чувствовал счастье и облегчение, поскольку почти поверил своему внутреннему голосу, что больше не увижу Инну. «Она здесь, она пришла», – ликовал я внутри, а сам осторожничал, чтобы не спугнуть свою удачу.

Инна пододвинула стул, который медсестры вечно убирали от моей кровати, и встала за ним, легонько опираясь на спинку. Она не подходила ко мне, я сразу заметил это и напрягся. «Давай, бери инициативу!» – приказывал я себе, но никак не мог собраться с силами и найти нужные слова, чтобы не разрушить все окончательно.

– Я тебе кое-что принесла, – Инна достала из сумки небольшую коробку и протянула мне.

– Мятно-клубничный чай, – произнес я, прочитав надпись на белой упаковке. – Здорово! Это же наш чай!

Инна немного улыбнулась, но тут же сделалась серьезной. И я выпалил, не дожидаясь ее ответа с плохими решениями, которые она, возможно, приняла, и которые я абсолютно точно не хотел знать:

– Инна, ты нужна мне. Я люблю тебя и сделаю все для нас, – я перевел дыхание, фразы выходили слишком клишированными, но я не придумал, как сказать иначе, поэтому продолжал свою ванильно-эмоциональную тираду. – Я хочу заботиться о тебе. Хочу, чтобы ты была счастлива каждый день, и не важно, сколько этих дней осталось нам. А еще я так хочу тебя обнять.

Инна склонила голову набок и вздохнула. Я заметил, как она ногтем скребет лакированную спинку стула. Я вдруг ясно осознал, что она тоже хочет обнять меня, но не решается, будто уже приняла решение и не может ему противиться, поэтому я добавил едва слышно: «Иди ко мне, ты нужна мне». Пусть это была манипуляция с моей стороны, не важно, я должен был любым способом остаться с ней – сейчас и навсегда.