— Его убили, — хмуро проговорила я. Представились больничные коридоры, сверкающие белоснежным кафелем, заскрипела колесами по полу каталка, на которой вывозили человеческое тело, небрежно прикрытое смятой простыней, рука мертвеца тяжело свисала вниз. — Возможно, такая же операция, которую твой отец хотел провести с тобой. И та, которая изувечила Чинцию Фальконе.

— Почему тогда не признать, что он умер? — поинтересовался Торигроссо.

— Потому что вряд ли Итан давал согласие на участие в эксперименте — он поехал туда лечиться, а не быть подопытным кроликом. Начали бы выяснять — что за операция, почему ее делали, какие были показания к ней — и выкопали бы слишком много, — Энцо откинулся на спинку стула, отпил кофе из чашки. — Итан, в общем-то, был одинок. Его никто не стал бы разыскивать. Бывшая жена… ну на то она и бывшая, а не нынешняя, ее никто не стал бы слишком внимательно слушать.

Я понимающе кивнула. Даже если вы расстаетесь по-хорошему, а не делите наволочки и вилки, у бывших супругов много насущных дел и забот, им некогда копаться друг с другом.

— Так что он просто исчез, — сказал Торигроссо. — Отставной инквизитор, никому не нужный. Ты ушел с работы и будто бы умер для всех. Так не только в инквизиции бывает.

Некоторое время Энцо молчал. Над крышей «Белой цапли» снова зарокотал гром. Торигроссо махнул Сандро, который вышел из кухни, и распорядился:

— Эй, парень, кофе принеси, да покрепче! — и добавил, уже обращаясь к нам: — После всей этой истории с Чинцией Фальконе в клинике уже инициировали проверку. Я утром позвонил одному приятелю из министерства здравоохранения, он сказал, что все там в норме. И обычные пациенты, и душевнобольные ведьмы на особом контроле. Но ясное дело, что они смогли все припрятать, когда Чинция сбежала.

Энцо пожал плечами. Горизонтальная морщина, которая прорубила его переносицу, сделалась еще глубже. Я отошла на кухню — вынула из духовки тарты, нарезала на порционные кусочки, думая о том, что судьба ведьмы это всегда попадать в какие-то опасные истории. К этому привыкаешь, но то, что сейчас происходило со всеми нами, внушало мне холодный липкий ужас.

— Чем больше я об этом думаю, тем сильнее мне кажется, что ей позволили сбежать. Выпустили в мир, перевели исследования из лабораторной в полевую фазу, — сказал Энцо, когда я вернулась и поставила на стол тарелки с тартом. Торигроссо мечтательно прикрыл глаза, втянул носом аромат, поднимавшийся от истекающего соком кусочка, и произнес:

— Никогда такого не ел. Дружище, ну а смысл ее отпускать? Чтобы она наворотила дел?

— Возможно, — кивнул Энцо. — Я полагаю, что в «Убежище» работают над тем, чтобы лишать ведьм и инквизиторов их способностей. Но может быть, дело не только в этом. Возможно, нас нельзя окончательно очистить от того, что что нас наполняет — значит, надо научиться этим управлять. И у нас, и у них.

Торигроссо запустил десертную вилку в тарт и предположил:

— Значит, рядом всегда должен быть контролер.

— Не знаю, имеет ли это отношение к делу, — сказала я, — но Лука сегодня сам не свой. Ему везде видится доктор Пелегрини.

Энцо бросил взгляд в сторону кухни, и я заметила, как там скользнула тень: Лука грел уши.

— Идите сюда! — пригласил его Энцо. — Я должен кое-что уточнить.

Лука послушно вышел из кухни, вытирая руки полотенцем, лицо сделалось мертвенно-серым, и я прекрасно его понимала. Энцо открыл для него свой дом и кухню, не испытывая ни капли неприязни — но он все равно оставался инквизитором, и его доброта могла в любую минуту обернуться ловушкой. Лука понимал, что все это не так, что Энцо Саброра видит в нем не природного врага, а человека, но страх слишком глубоко въелся в него за много лет, и от него нельзя было избавиться за несколько дней.

— Посмотрите на меня, — голос Энцо звучал спокойно, но я почувствовала, как Лука напрягся, словно инквизитор собирался разложить на скатерти весь пыточный инструментарий. — Просто посмотрите.

Воцарилась напряженная тишина. Энцо и Лука смотрели друг другу в глаза, и я вдруг увидела, как над головой ведьмака поплыли растрепанные волокна серебристого тумана. Молниеносным движением Энцо выхватил одно, поднес к глазам и, прищурившись, заявил:

— Так я и думал. За вами в самом деле наблюдают. Видят вас, но не могут услышать то, что слышите вы. Иначе мы бы тут пропали, это точно.

Он прищелкнул пальцами, освобождая волокно — оно неспешно поплыло над столом, а затем растаяло: но перед тем, как оно растворилось, в воздухе вдруг возникло призрачное лицо — рыжий худощавый мужчина с пристальным взглядом бледно-голубых глаз одарил нас обаятельной улыбкой актера.

— Пелегрини, — оторопело прошептал Лука, и Торигроссо кивнул.

— Это он, точно. Как будто полицейская ориентировка.

Я сидела так, словно в стуле был гвоздь, на который я плюхнулась с размаху. Лука растерянно переводил взгляд с Энцо на Торигроссо, а потом на меня, словно пытался найти ответ на все вопросы, которые закружились у него в голове.

— Но зачем? — спросил он. — Я всего лишь хозяин кафе. Не больше.

— Я не великий знаток волшебства, — признался Торигроссо, — но вы же с ним знакомы. Мне рассказывали ту историю с вашим испытанием огнем, доктор принял в ней непосредственное участие.

Энцо утвердительно качнул головой.

— Да, некоторые ведьмы способны следить друг за другом, но только если они знакомы. Чинция Фальконе общалась с тобой, Эрна, когда приняла облик портного, но этого, видимо, мало, — он задумчиво провел пальцами по лицу и продолжал: — Но доктор Пелегрини не ведьмак. Я видел копию его личного дела среди отцовских бумаг, там нет никаких пометок о ведьмовстве.

Зазвенел колокольчик — в кафе вошла барышня в сопровождении юного кавалера: они сели за столик в углу, заказали один кусочек тарта на двоих и принялись щебетать и обмениваться поцелуями: кажется, им очень хотелось провести время вместе, но было негде. Я сидела, словно в тумане — мне казалось, что я падаю в какую-то вонючую яму, из которой никогда не смогу выбраться. Луке было не легче — он даже сел с нами за стол и уткнулся лицом в ладони. Я невольно обрадовалась тому, что сегодня шел дождь, и гостей, кроме влюбленной парочки, не было.

— Я прекрасно знаю, что в «Убежище» говорят проверяющим, — негромко, но твердо произнес Торигроссо. — «Это лучшая клиника страны, где работают люди с мировым именем. Все, что случилось с Чинцией Фальконе, трагический несчастный случай, но надо сделать все, чтобы он не повторился». Вот увидите, они под это дело еще гранты выбьют.

Энцо кивнул. От него веяло спокойствием и уверенностью, и я успокоилась тоже. Я твердо знала: он не допустит, чтобы кому-то из нас причинили вред.

В конце концов, это всегда было его жизнью, судьбой и сутью — спасать тех, кому нужно было помочь, и уничтожать зло во всех его видах.

Мне вдруг стало смешно. Совсем недавно я и представить не могла, что меня будет защищать такой человек, как Энцо Саброра. Если бы кто-то рассказал мне об этом, то я расхохоталась бы ему в лицо.