Черничная ведьма, или Все о десертах и любви - Лариса Петровичева

Я точно знаю: нет ничего вкуснее хорошего кекса. Небольшого, на три укуса, упругого, сочного. Разламываешь его ложечкой, отправляешь в рот, и голова начинает мягко кружиться от удовольствия. Сладкий, но не до приторности, сочный, но не сырой, с целыми ягодами черники — хороший кекс это истинное наслаждение.

Конечно, есть те, кому подавай пирожные с кремом в тридцать три этажа — и в «Черничной ведьме» такие тоже есть. В кафе госпожи Марлен вообще много выпечки и десертов. Эклеры, кексы, пирожные, авторские конфеты из белого шоколада с персиковой начинкой — но на первом месте, конечно, все, в чем есть черника. Госпожа Марлен ее просто обожает, ну а я — я работаю с тем, что мне заказывают.

Так что «Черничная» на вывеске, это Марлен, а ведьма — это я, Эрна Уиллоу. Провинциальный Ханибрук принял меня пять лет назад, с тех пор моя жизнь сделалась более-менее спокойной, и многие ведьмы королевства могут мне позавидовать. Я создаю сладости в ресторанчике госпожи Марлен, раз в год езжу в столицу округа отмечаться у тамошнего инквизитора, и в принципе у людей нет ко мне ни претензий, ни вопросов. Я не колдую, веду законопослушную жизнь, и посетители «Черничной ведьмы» только в шутку интересуются тем, использую ли я заклинания при готовке — уж очень вкусно получается!

Вкусно — это по моей части, и мои кексы и пирожные такие вкусные не потому, что я над ними колдую, а потому, что руки у меня растут, откуда надо, а госпожа Марлен не экономит на продуктах.

— Эрна!

Я прикрепила шоколадную эмблему заведения к боку большого дынного пирожного и понесла блюдце к витрине. Госпожа Марлен возвышалась над прилавком, словно сахарная гора. Каждый, кто входил в заведение, понимал: здесь кормят вкусно — на невкусном такого туловища не наешь.

— Эрна, ты слышала, к нам приезжает инквизитор!

Видимо, мне следовало выронить блюдце — но я этого не сделала. Аккуратно поставила его в витрину рядом со стаканчиками с вишнево-шоколадным десертом, всеми силами удерживая волнение, и спросила:

— Чего это ему у нас понадобилось?

— Его сослали! — глаза госпожи Марлен расширились от испуганного восторга, словно она предвкушала визит такого гостя и представляла, что именно он закажет. Наверняка, мое сердце на шампуре, как и полагается инквизитору. — Сослали из самой столицы, представляешь? Мэри Смолл рассказала, что он был следователь по особым вопросам. И на задержании убил ведьму и ее дочь, а девочке было всего восемь, — госпожа Марлен процокала наманикюренными ногтями по стойке и продолжала: — Без обид, Эрна, но к вашему племени сама знаешь, какое отношение. Но девочка! В общем, ему настоятельно посоветовали уйти в отставку и уехать.

Я надеялась, что мне по-прежнему удается удерживать волнение и не показывать Марлен, что меня знобит. Что ледяной водоворот, который сейчас закручивается у меня в животе, никак не отражается на лице. Я законопослушная ведьма, я не колдую и, в конце концов, не виновата, что родилась такой.

Есть обычные люди, есть инквизиторы, а есть ведьмы. И если с первыми и вторыми все в порядке, то ведьма может никому не причинять вреда — и все равно быть виноватой во всем. Просто потому что кого еще обвинить в чужих бедах, кроме ведьмы?

Мне пока еще везло. Ханибрук был тихим и спокойным, а мои пирожные и кексы — вкусными, и люди здесь не то что бы любили меня, просто относились без вражды. Живи и жить давай другим, говаривал бургомистр, и его мнение разделяли.

И теперь вот инквизитор из столицы, который наверняка затаил злобу на всех, кому не повезло родиться ведьмой. Судя по всему, Марлен прекрасно поняла мои чувства, потому что добавила:

— Ты не бойся. Весь город знает, что ты не колдуешь. Но на всякий случай постарайся не показываться ему на глаза. Мэри Смолл сказала, что он тут ненадолго. Решит какие-то имущественные вопросы и уедет. В общем, ты меня поняла.

— Поняла, госпожа Марлен, — кивнула я. Чего тут непонятного: сиди на кухне и не высовывайся в зал — только это мало чем поможет. Инквизитор всегда учует ведьму.

Я вышла из-за стойки и окинула взглядом витрину с кондитерскими изделиями. Наборы трюфельных конфет с темным шоколадом, фисташками и ванилью, шоколадно-мятный торт, уже разделенный на сектора, профитроли со сливочным кремом, тарталетки с лимонным и ягодным конфитюром — и, разумеется, черничные кексы. Уже через несколько часов от этого сладкого богатства не останется ни крошки: народ в Ханибруке любит десерты.

— А муссовый торт? — уточнила Марлен — она была до него большая охотница. Я кивнула.

— Готов. Уже несу.

Черничный муссовый торт был настоящим произведением искусства. Шоколадный брауни с хрустящим слоем утопал в нежнейшем сиреневом муссе, задекорированном глазурью. Стоил такой тортик пятнадцать крон — но он того стоил. И полторы кроны из этих пятнадцати были моими, а это значило, что к осени я все-таки смогу переехать в собственную квартиру и перестану снимать комнатушку по соседству с рестораном.

Когда я выносила торт из кухни, то над дверью звякнул колокольчик, и меня бросило в жар — такой, словно у меня под ногами развели костер. Руки задрожали, черничный торт на подносе качнулся в моих руках.

Оборачиваясь к двери, я уже знала, кого увижу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍На первый взгляд инквизитору было чуть за тридцать, но нитки седины в каштановых кудрях, которые не желали спокойно лежать в стильной стрижке, делали его старше. Я смотрела на него, не в силах сдержать дрожь. Узкое лицо с печатью усталого равнодушия, презрительно скривившийся тонкогубый рот, острый длинный нос, пересеченный едва заметным шрамом, темные глаза, которые смотрели так, словно пытались заглянуть под кожу — инквизитор выглядел джентльменом, который приехал сюда не пытать и рвать на части, а отдыхать. Такие вот господа в светлых костюмах, пошитых по мерке, а не купленных в магазинах, наполняют Ханибрук каждое лето — у нас тут хороший климат и живописное озеро, туристы тут не переводятся…

Я поймала себя на том, что думаю о какой-то ерунде, стараясь выбросить из головы картинку, которая поднялась перед внутренним взглядом — столб, к которому меня привязали, большие вязанки хвороста, разгорающийся костер. Никакого дыма, ведьме положено не задохнуться, а сгореть заживо — и столичный инквизитор не сводил с меня взгляда, и в его глазах поплыли огоньки, чтобы зажечь хворост под моими заледеневшими ступнями.