— Я не знаю, — честно призналась Рита. — Ичто теперь делать — тоже не знаю. За нашим домом следят, вчера я видела двоих вмашине… Когда ты вернулся, они, наверное, уехали, ночью я никого не видела..,зато примчался этот, который выдавал себя за Антона. Наверное, узнал, что меняне убили, что киллер ошибся. И приехал исправить ошибку.

Вдруг подал голос молчавший до того Фюрер:

— Сеструха, с ними надо поменяться местами.

— Что? — удивленно переспросила Рита. — Какэто?

— Они за тобой охотятся, ты от них убегаешь. Надопоменяться местами, перехватить у них инициативу.

— Как? — задала Рита риторический вопрос. — Яже ничего про них не знаю…

— А что ты там у них скачала из компьютера?

— Да есть кое-какая информация, но все концы уходят воФранцию. Туда же они всех женщин с детьми отправляли…

— Значит, надо ехать во Францию. Сейчас это не так ужсложно, железного занавеса больше нет.

— Есть у меня еще одна зацепка… — протянула Ритазадумчиво. — Евгений, Лялькин отец.., ведь без его разрешения Ляльку немогли выпустить за границу, а он клянется, что такого разрешения не давал,причем, кажется, не врет.

У меня сильнейшее подозрение, что тут подсуетилась егомамаша… Жаба, каких мало. Так вот, не знает ли эта жабень чего-нибудь важного…

— Паяльником ее, — невозмутимо предложил Фюрер.

— Слушай, Эрик, не зря тебя Фюрером обозвали! —возмутилась Рита. — Ты, что ли, будешь пожилую женщину паяльником пытать?Хотя, конечно, нельзя не признать, что она этого заслуживает…

— Говорил я тебе… — вставил Сережка.

— Для святого дела могу и паяльником… но можно ипо-другому, на психологии сработать. Что для этой жабы дороже всего на свете?

— Ее драгоценный сыночек, — не задумываясьответила Рита.

— Ну так чего проще! Украдем ее сыночка, пригрозим, чтомы его.., паяльником, жаба все и выложит. А, сеструха? Я вам помогу!

Рита тряхнула головой:

— Ну ты и авантюрист, Фюрер! А с виду не подумаешь…

— Удачно маскируюсь.

— И что, думаешь, получится?

— Запросто. Я только позову еще пару друзей…

Через час притащились двое приятелей Фюрера, такие жедлинноволосые и немытые, приволокли авоську с пивом, расселись на полу ипринялись это пиво пить. Рита не поняла, зачем нужно такое подкрепление, носпорить не стала: энергия и хватка Фюрера произвели на нее впечатление.

— Ну что, — Фюрер протянул ей мобильныйтелефон, — звони маменькиному сыночку. Его надо изолировать.

— Откуда у тебя это? — с интересом спросила Рита,разглядывая маленький изящный «эриксоновский» аппарат, явно не вязавшийся свнешним видом хозяина.

— От одного клиента, — лаконично ответил Фюрер.

Рита вздрогнула и покосилась на закрытую дверь морга. Нонужно было действовать, и она набрала рабочий телефон Евгения. Не будет жемамаша его вечно держать под домашним арестом, на работу-то нужно ходить…

— Здравствуйте, Евгений, это Рита. Нам срочно нужноувидеться.

От ее голоса у Евгения, надо полагать, начался нервныйприпадок, но он превозмог себя и ответил:

— Я не могу… — заныл этот образецмужественности. — У меня… — Он запнулся, срочно изобретая достаточноуважительную причину.

— Я понимаю, у вас критические дни, — оборвала егоРита, — но если вы сейчас не встретитесь со мной, я немедленно свяжусь свашей дражайшей маменькой, и мы продолжим наш последний плодотворный разговор увас на квартире.

Евгений решил выбрать из двух зол меньшее.

— Нет-нет! — испуганно забормотал он. — Мывстретимся! Скажите, когда и где!

Евгений, как всегда, пострадал через собственное слабоволие.Чтобы избежать скандала с матерью, он согласился приехать, куда скажут, и черезчас уже сидел на многострадальном топчане, косился на дверь морга и с ужасомсмотрел, как Рита набирает его домашний номер телефона.

— Что вы хотите делать? — ныл он. — У мамыбольное сердце…

— Это у нее-то больное сердце? — не поверилаРита. — Да она всех нас переживет, у нее вообще сердца нету…

— Пресмыкающиеся очень живучи! — невозмутимосообщил Фюрер:

— Крокодил, например, вообще до трехсот лет можетдожить.

— Не смейте так о маме! — вякнул Евгений.

— Ты бы лучше о дочери вспомнил, скотина, которую твоямамочка упекла неизвестно куда! — не выдержала Рита.

— Можно я ему плюх надаю! — азартно предложилСережка.

— Нельзя, — серьезно возразил Фюрер. — Лучшеэто сделаю я.

— Это почему же лучше? — заартачился Сережка.

— Потому что это будет сведение счетов.

А если я ему вмажу, то без всякой злости, просто для пользыдела.

— Прекратить разговорчики! — рявкнула Рита голосомстаршины-сверхсрочника. — Не слышно ничего… Светлана Федоровна? —Теперь голос Риты просто сочился медом. — Это Маргарита, вы меня, надеюсь,еще не забыли?

— Я тебя, стерва, никогда не забуду! — взвизгнулженский голос в трубке. — Чего тебе надо? Ведь я сказала, чтобы ты большенам не звонила!

— Как хетите, — проворковала Рита. — Я могуповесить трубку, но тогда вы не узнаете, где сейчас ваш обожаемый сыночек и чтос ним делают.

— Что? — завопила Светлана Федоровна. — Тыврешь! Женечка сейчас на работе!

— Вы так думаете? Ну так поговорите с ним!

Рита протянула телефон Евгению, но он молчал. Тогда Фюрерпримерился и аккуратно отвесил ему здоровенную пощечину, такую сильную, что убедняги клацнули зубы и голова чуть не отвалилась.

— Мама, мне пришлось приехать.., меня заманили обманом…— проскрипел он.

Светлана Федоровна несомненно слышала клацанье зубов своегоненаглядного сыночка и поняла, что все очень серьезно.

— Что там происходит? Что с тобой делают? Где ты?

— В морге, — ответил Евгений чистую правду и,покосившись на Фюрера, добавил:

— Какой-то страшный человек с длинными волосами включилпаяльник…

Рита забрала телефон, удовлетворенно кивнув, и Фюрервыключил паяльник: зачем зря жечь электричество.

— Ну что, Светлана Федоровна? Мне повесить трубку?

— Стерва! Убийца! Что ты делаешь с Женечкой? Чего тебенадо? Я немедленно звоню в милицию!

— Валяйте! — разрешила Рита. — Звоните,дорогая Светлана Федоровна! — Рита была сама любезность. — Ирасскажите им об обстоятельствах отъезда за рубеж вашей невестки и внучки, отом, как вы подделали разрешение от имени своего сына… — Рита снова биланаугад, но попала в точку, потому что Светлана Федоровна замолчала на некотороевремя, а потом, уже совершенно другим голосом, куда более сдержанным, хотя иполным ненависти, спросила: