Для того чтобы почувствовать остроту ситуации, любезныйчитатель может представить в десяти сантиметрах от своего лица глаза рыси.

— Я… я… — пробормотал Геннадий, лихорадочнонащупывая правильный ответ, — не могу сказать, чтобы мне это особеннонравилось, сэр…

Буги отпрыгнул, захохотал и воздел к потолку сжатые кулаки.

— Баронесса де Клиссон! Королева! Ее папаша до сих порпо ночам торгует лапшой в Иокогаме, а мамаша тачает сапоги в Триесте.

— В то время, как вы, сэр, истинный Буги! —вдохновенно подхватил Геннадий. — Стопроцентный, неповторимый Буги!

Ричард опорожнил одним махом еще одну бутылку благородногонапитка и засветился изнутри, как китайский фонарь. Он вдруг встал на кончикипальцев, на пуанты, и сделал посреди кабинета медленный балетный поворот.

— Посмотрите на эту фигуру, Джин Стрейтфонд! —почти запел он. — Разве отсутствует в ней величавость, разве неприсутствует в ней державная осанка? Посмотрите на эту шею, Джин Стрейтфонд, наэтот мощный и тугой мускулюс! Разве не похож он на звенящий от напряжения вантадмиральского корабля? Посмотрите, Джин Стрейтфонд, на этот гордый чеканныйпрофиль! Разве не достоин он украшать денежные знаки, разменную монету иассигнации?

Буги слегка подпрыгнул, хлопнул в ладоши и закружился встранном танце под одному ему слышимую чудовищную музыку.

— Крочи, мой мальчик, крочи, чурочи рикотуэр! Малазихолионон кукубу! Буги не будет мальчиком на побегушках! В дебрях Лабрадораживет принцесса Вуги, он женится на ней, и на Больших Эмпиреях воцаритсядинастия Буги-Вуги. Фреомоностр чу ра!

Глядя на этот танец, Геннадий подумал, что в клинике доктораСильвестра Лафоню есть, по крайней мере, один человек, нуждающийся в серьезномпсихиатрическом лечении.

в которой снова рокочут авиационные моторы и гремитавтоматическое оружие

Небольшой двухмоторный самолет фирмы «Локхид» медленно ползв огромной тропической ночи, словно невидимый вирус, попавший в бутылку чернил.

— Простите меня, Джон, но вы довольно забавно выглядитев шлемофоне, — сказал Геннадий Силачу-Повесе.

Самолет шел на автопилоте, и поэтому Джон Грей и Геннадиймогли свободно болтать. Джон Грей покуривал, мельком взглядывал на приборы.Геннадий сидел рядом в кресле второго пилота. Сзади, в фюзеляже, храпели намешках со снаряжением молодчики команды Пабста.

Силач-Повеса поправил длинные свои локоны, выбившиеся изшлемофона, подкрутил усики, погладил бородку.

— Милый Джин, — улыбнулся он, — люди, которыеосмеливаются подшучивать над моей внешностью, недолго задерживаются на этомсвете, а мне самому моя внешность очень нравится. Что касается вас, то вы, мойдруг, тоже довольно странно выглядите в кресле второго пилота. Согласитесь, чтовам больше бы подошел уютный детский горшок.

Оба беззлобно посмеялись. За две недели подготовки в клиникедля душевнобольных они успели подружиться. Легендарный Джон Грей — Силач-Повесанравился Геннадию своими вежливыми манерами, мягкостью, странной для наемниказадумчивостью. Оружием и техникой он владел действительно безупречно и обладалневероятной, чуть ли не сверхъестественной силой. Непонятна была только втораяполовина его прозвища — никаких свойств повесы Геннадий за ним не заметил. Всесвободное время Джон Грей проводил в своей койке за чтением Британскойэнциклопедии или стихов Т. С. Эллиота. Непонятно было также, как этот мягкий,добрый джентльмен попал в компанию отпетых бандитов.

Мальчик понравился бывалому Грею своей смелостью, ловкостью,прямотой и целеустремленностью, которая не ускользала от наблюдательногоСилача-Повесы.

Итак, они сдружились, что называется, сошлись на короткойноге, и вот теперь сидели вместе в пилотской кабине, в слабо освещеннойжелезной коробке, ползущей в черном небе над черным океаном.

Это был последний этап утомительного пути из Британии наБольшие Эмпиреи. Из Лондона их команда вылетела рейсовым самолетом компании «ВЕА»в Барселону под видом туристов, интересующихся боем быков. Из Барселоны настранной моторной яхте они отбыли как любители рыбной ловли, члены профсоюзатекстильщиков, на крохотный, почти безлюдный островок, имевший тем не менеевзлетно-посадочную полосу. Там они погрузились в этот самолет, пилотироватькоторый взялся Джон Грей — Силач-Повеса. Они сделали несколько посадок в разныхстранах на тайных аэродромах и вот теперь с дополнительными баками горючегосовершали многочасовой перелет над океаном.

— Джон, я давно хотел задать вам один важныйвопрос, — сказал Геннадий.

— Я знаю, — невозмутимо ответилСилач-Повеса. — Вы давно хотели спросить, что у меня общего с людьми вродеГориллы Пабста.

— Правильно, — удивился Геннадий.

— Видите ли, Джин, — Силач-Повеса пощипал своиусики, — по своей натуре я авантюрист. Такова и моя профессия, сэр, я —авантюрист. В Латинской Америке я участвовал по меньшей мере в семи такназываемых революциях, связывался с разными темными личностями, они приходили квласти, а я сматывался. Брось, Джон, говорил я себе, что толку во всех этихопереточных революциях, кому от них польза — народу, тебе, Рите, крошке Нелли?Но, увы, такова моя натура, и профессия моя такова. Тянет меня к авантюрам, ивсе!

Последний раз я ввязался в одно совершенно сумасшедшее дело,но оно, к сожалению, кончилось крахом.

— Что же было дальше? — осторожно спросилГеннадий.

— В Порт-о-Пренсе я нанялся матросом на старыйллойдовский пароход, идущий в Европу, а в Европе… э-э… — Джон Грей махнулрукой, — чем мне только не пришлось заниматься: был мусорщиком, пел впаршивом ресторанчике за тарелку супа, таскал мешки с цементом на товарныхстанциях. Все мне стало безразлично. Кто бы мог узнать Джона Грея, который «завсех заплатит, который всегда таков». У Риты и крошки Нелли хватило Тактаоставить меня в покое.

Потом мне вдруг повезло. Я поступил в школу парашютистовзнаменитого Жака Дюбура. Вот это была жизнь! Ребята были все высшего класса,особенно один летчик, швейцарец Герман Гейгар, царство небесное его отчаяннойдуше. — Силач-Повеса перекрестился. — Последний год я работалтрюкачом на киностудии Лауристини, неплохо зарабатывал, начал даже оказыватьматериальную помощь Рите и крошке Нелли. Ну, а потом услышал, что собираетсяновая освободительная экспедиция. Не выдержала моя авантюристическая натура, ивот вы видите меня, сэр. за штурвалом этого самолета.