Шанталь намазывает меня автозагаром. Я пролежала здесь уже три часа, и у меня такое ощущение, будто меня отбили, выпотрошили и завернули в целлофан. Теперь я знаю, как чувствует себя полуфабрикатный цыпленок.

И что будет, когда я найду Ника? Бросится ли он мне на шею, как в сцене из дурного фильма, крича, что так никогда и не полюбил другую женщину и все эти годы ждал моего возвращения? Вряд ли. Может, посмотрит на меня без тени узнавания и спросит, что я продаю. Вот это уже ближе к правде. А может, он просто поднимет на руки одного из своих тринадцати детей и спросит, не из социальной ли я службы.

Автозагар подействовал. От шеи и ниже я стала легкого оттенка пепперони. Мисс Шелковый Кнут приступает к лицу и массирует его очищающим кремом. Я советую ей применить отбеливатель и вантуз, но она игнорирует меня с той самой снисходительной улыбкой, которую политики приберегают для пенсионеров. Даже не знаю, как эта женщина спит по ночам?

Я еще не забронировала рейсы, потому что никак не могу распланировать все по времени. Придется применить чутье, если после сегодняшнего я вообще смогу хоть что-то почувствовать. Шанталь наносит моему телу такие увечья, что не удивлюсь, если выйду отсюда деформированной, как генетически измененная морковь.

Думаю, что максимальное время, которое я могу посвятить этому безумному плану, — год. Именно столько потребуется, чтобы кредитные компании догадались, что я занимаю у Питера, чтобы заплатить Полу (то есть занимаю в «Мастеркард», чтобы оплатить счета «Американ Экспресс»).

Шанталь приближается ко мне с двумя зондами, подсоединенными к электрическому устройству. А мне казалось, что электрошоковая терапия нелегальна. Ее вроде применяли к душевнобольным в шестидесятых, разве нет? Пусть только пискнет что-то насчет лоботомии — я вылечу отсюда быстрее, чем пойманный магазинный воришка! Не могу поверить, что я еще плачу деньги, чтобы со мной такое вытворяли!

Я сложила весь доступный кредит на картах, и получилось двенадцать тысяч фунтов. Все карточки предоставляют возможность снять деньги наличными, так что, когда пойдут счета, я просто буду снимать наличные с одной карты и платить за другую. Тут меня пронизывает леденящая мысль. Вдруг это незаконно? Иметь большую задолженность по кредитке и не иметь никаких средств, чтобы ее покрыть, — это ведь не уголовное преступление? Только этого мне не хватало: остаться без средств и одновременно оказаться в списке самых опасных преступников Скотленд-Ярда. Это будет последним ударом.

Шанталь выщипывает мне брови, словно стервятник, ковыряющий труп. Мне хочется связать ее и начать выдергивать ей волосы из носа пинцетом. Она что, не понимает, что мои нервные окончания кричат от боли? Подобное можно проделывать только под общим наркозом!

Я обдумываю худший и лучший сценарий. Худший: через год я опять окажусь здесь, и у меня не будет ничего: ни мужчины, ни денег, ни дома, ни работы, ни самоуважения. Будет только долг больше, чем у Перу.

Мне ужасно хочется поморгать, но тогда я разбрызгаю стойкую краску для ресниц и следующие два месяца буду ходить с щеками в черную крапинку.

Лучший сценарий: один из моих бывших оказывается моей второй половинкой, я оседаю в домашнем раю и начинаю размножаться, как крольчиха. Никаких серьезных стрессов в моей жизни нет. Единственное, что меня тревожит, — это список гостей к следующему званому ужину и где одевать детей: в «Бэби Гэп» или «Бэби Некст».

В команде спецов по красоте произошла замена, и теперь Жак порхает вокруг меня, как спятивший попугайчик, а Шанталь идет точить ножи и готовится принять следующую жертву. Я оглядываюсь в поисках Кэрол, но она, судя по всему, свалила на ланч. Вот такая у меня подруга! Я так проголодалась, что авокадно-кокосовый кондиционер уже кажется мне весьма аппетитным.

Жак наносит оттеночный гель на пряди моих волос и заворачивает их в фольгу. Он говорит, что потом посадит меня в сушилку, чтобы ускорить процесс. Итак, полуфабрикатного цыпленка замариновали, побрызгали жиром и сейчас засунут в духовку. Двадцать минут на пятой отметке.

Итак, мы имеем двенадцать тысяч фунтов, двенадцать месяцев, шестерых парней и склонность к попаданию в катастрофические ситуации, по опасности для человечества сравнимую с истощением озонового слоя. У меня такое чувство, будто я лишилась всего, кроме одного последнего фунта, и сейчас как раз собираюсь купить на него лотерейный билет. Никогда в жизни я не шла на такой крупный риск. Напомните, чтобы я положила в багаж кроличью лапку, веточку белого вереска на счастье, клевер-четырехлистник и медаль Святого Христофора. Кажется, божественное вмешательство мне не помешает. Интересно, у безумных авантюристов есть свой святой? Святой камикадзе какой-нибудь.

Жак снял фольгу, расплел мои пряди, обкромсал мои локоны, высушил их и вылил на них столько лака, что они застыли, как мотоциклетный шлем. Вот он отходит в сторону и любуется своей работой, а потом театральным жестом разворачивает меня лицом к зеркалу.

О боже мой! Видимо, Всевышний пропустил ту часть моих размышлений про божественное вмешательство. А если не пропустил, значит, чувство юмора у него извращенное. Я выгляжу так, будто меня высадили на тропический остров на полгода. Лицо обветрилось, волосы словно в жизни не расчесывали. Нет ни одной прядки длиннее дюйма, и все они торчат в разные стороны! Переверните меня вверх ногами, и мной можно подметать пол!

Я плачу по счету и бегу в ближайший магазин шапок, по дороге заглянув в ближайший паб, где полупьяная Кэрол клеится к официанту. Выражение ее лица, когда она сгибается пополам и хватается за живот, говорит о многом. Я хочу напомнить ей, что это все ее вина, но понимаю, что это бессмысленно: все равно что закрыть дверь конюшни уже после того, как жеребчик сбежал, выиграл Национальный кубок и обрюхатил соседскую кобылку.

Если это предзнаменование будущего, то меня ждут большие неприятности. Дайте мне, пожалуйста, самую большую шляпу, которая у вас есть! Желательно со съемной маской для лица, чтобы малыши на улице меня не пугались.

Когда влажным ранним августовским вечером самолет приземлился в аэропорту Кай Так, на моем лице сияла улыбка шириной с хамберовский мост. Мне было двадцать четыре года, чувствовала я себя на сорок четыре и не могла поверить, что действительно выжила после восемнадцати месяцев в Шанхае, сохранила рассудок (в какой-то степени) и не развалилась на кусочки. И вот моя награда — целый год в Гонконге!

Я продралась сквозь таможенный контроль, получила багаж и оказалась как будто в массовке на съемках «Последнего императора»: вокруг было море людей. Я огляделась в поисках представителя отеля, который должен был меня встретить. И как я его узнаю? Надо было предложить ему взять красную гвоздику и держать под мышкой экземпляр «Таймс».

Изображая из себя бесстрастную космополитку, я разглядывала таблички. И наконец заметила одну с надписью «Карли Купер». Наверное, это за мной.

Водитель проводил меня к припаркованному «даймлеру». Направляясь в центральный район Гонконга, я чувствовала себя членом королевской семьи (разве что при мне не было собачки породы корги и я не была замешана в сексуальном скандале). Контраст между моим прибытием в Шанхай и первыми минутами в Гонконге невозможно описать. Гонконг — это зарево неоновых огней и настоящий пчелиный улей активности. Но больше всего меня изумили машины. Такого количества «роллс-ройсов», «бентли» и «мерседесов» вы не нашли бы и на парковке правительственного банкета.