— Да вы что! — немедленно рассвирепела я. —Вы соображаете, что говорите? Не самое лучшее время, да у вас вообще временинет!

— Ну хорошо, — покорился Карабас и отвел глаза откастрюли с самым страдальческим видом. — Я слушаю тебя внимательно…

— Это я вас сейчас буду внимательно слушать, —проворчала я, — вот скажите, вы про этого… про покойника… что знаете? Ктоон такой, где раньше работал…

— Про покойника? — недоуменно переспросилКарабас. — Про какого покойника?

Судя по растерянному выражению лица, он только что был где-тодалеко от меня и от этой запущенной квартирки. Неужели до сих пор вспоминаетбывшую жену?

— Про Илью Артуровича Меликханова, — напомнила я сангельским терпением. — Вы еще помните такого? Между прочим, васразыскивают по подозрению в его убийстве!

— А, ты про Меликханова! — отозвался Антон судивлением. — Так ты что, о нем хотела поговорить?

Никак не понять мне этого человека, отчего он вдруг такобрадовался. Глаза заблестели, улыбается. И между прочим, сейчас, когда помылсяи побрился и взгляд стал не такой затравленный, Антон Степанович показался мнеочень даже ничего.

— Ну о чем же еще нам с вами разговаривать в такоевремя и в таком месте. — Я постаралась смягчить резкость своих словулыбкой. — Не хочу вам напоминать о неприятном, но все же надо что-то сэтим делом решать. Вы же не можете долго быть в бегах, ведь найдут…

— Точно, — однако он совсем не расстроился, апродолжал улыбаться и даже придвинулся ко мне поближе, — ну, до того какприйти к нам, Меликханов два года в Москве работал. В крупном банке. Новообще-то он отсюда, из нашего города. А мы еще что-нибудь будем есть? А токаша стынет…

— Я наелась. И вообще на ночь много есть вредно. А темболее — посреди ночи. А вы если хотите — сами готовьте, тем более что вам этоне впервой. Только продолжайте рассказывать про Меликханова. Если, конечно,умеете совмещать два дела.

— Ну ладно… — Антон поставил на горелку кастрюлюсомнительной чистоты и положил в нее три сардельки. Немного подумал и добавилеще две.

— На меня не рассчитывайте! — напомнила я.

— Я понял, — кивнул Антон. — Это я для себя…

И тут же, без всякого перехода, он продолжил:

— Прежде чем переехать в Москву, он работал здесь вфирме… как же она называлась? Ах да — «Посейдон»!

— Что, эта фирма занималась чем-нибудь, связанным смореплаванием? Ведь Посейдон — это бог морей!

— С мореплаванием — вряд ли, — проговорилАнтон. — Кажется, какая-то торговая фирма. Хотя, может быть, онидоставляли свои товары морским путем…

— Ну, и что случилось с этим «Посейдоном»? —нетерпеливо спросила я, почувствовав, что Антон не торопится продолжать свойрассказ.

— Действительно, была там какая-то история… —произнес он задумчиво, вылавливая из кастрюли сардельку, — но я, честноговоря, не в курсе…

Только я хотела продолжить воспитательную работу, как застенкой раздался жуткий грохот, потом послышались визг и стоны. Не слишкомсексуальные, обычно человек стонет так от боли.

Я осторожно постучалась в дверь комнаты.

— Ребята, вы живы? Ашотик не переутомился?

— Помогите… — послышался слабый голос блондинки.

Антон неуверенно топтался возле двери, тогда я отодвинулаего и протиснулась в комнату.

Вид, который открылся нам с порога, произвел на менянеизгладимое впечатление. Кровать рухнула, не выдержав пыла страстилюбвеобильного Ашотика, и погребла в развалинах блондинку. Ашотик, в силу своеймелкой комплекции, был отброшен ударной волной к окну, где с размаху врезался вподоконник и, кажется, потерял сознание, поскольку раскинулся в вольготнойпозе, не подавая признаков жизни.

Мы с Карабасом тут же поделили обязанности. Я бросилась кАшотику, Антон же боязливо шагнул к блондинке.

— Эй, приятель, ты жив? — Я несколько раз шлепнулаАшотика по щекам. — Давай, скорее возвращайся к своей любимой женщине, ейпомощь нужна.

Ашотик негромко застонал и пошевелился. Я ощупала егоголову, там не было даже шишки, руки-ноги тоже сгибались отлично. Кажется, всеобошлось без серьезных повреждений. Ашотик открыл мутные глаза и пробормоталчто-то на незнакомом языке. Пришлось применить проверенное народное средство —холодную воду. Пронося полный чайник к окну, я заметила, что Карабас безуспешнопытается вытащить блондинку из-под обломков кровати. Он схватил ее под мышки иизо всех сил тянул на себя, а она стонала и отбивалась, прижимаясь к нему,однако, своими роскошными буферами.

Мне немедленно захотелось опрокинуть на них полный чайник,однако вода нужна была для Ашота, так что я просто мимоходом пнула ногой Антонапод коленку и сказала, чтобы не маялся дурью, а потихоньку разбирал завал.

Ашотик, облитый водой из чайника, моментально пришел в себяи задрожал мелкой дрожью. Я прикрыла его одеялом, после чего нам с Карабасомсовместными усилиями удалось выволочь блондинку из-под обломков.

— Выпить бы, — вздохнула блондинка, оказавшаясяАнютой.

Высосав по две банки пива и закусив нашими сардельками,сладкая парочка расстелила на полу матрац и устроилась отдохнуть послепережитых потрясений. Я реквизировала у них подушку и одеяло и ушла в ванную.Каково же было мое удивление, когда, вернувшись, я увидела, что Карабас разлегсяна кресле, уютно завернувшись в одеяло.

— Эй, Антон Степанович! — Я постучала в широкуюспину. — У вас совесть есть? А мне куда прикажете?

— А ты что, остаешься? — сонно спросил он.

— А куда, интересно, я денусь в два часа ночи? —удивилась я. — Подвиньтесь!

— В конце концов, это просто неприлично… —бормотал он, — что подумают люди…

— Какие люди, вы что, рехнулись? — рассердилась я,но тут с удивлением заметила, что Карабас, оказывается, крепко спит иразговаривает со мной во сне.

— Люди все знают… — продолжал он, — от нихникуда не деться… Ты думаешь, что удачно скрываешь свои чувства, а она давноуже тебя вычислила…

— Что я скрываю? Кто меня вычислил? — Я изо всехсил потрясла Карабаса за плечо.

Он всхрапнул недовольно, но ответил:

— Она, Лидия Петровна… Она видит тебя насквозь, какрентген… она сказала, что ты влюблена в меня… давно… тайно… и что тебя нужнопожалеть…

— Та-ак… — протянула я, — стало быть, выпожалели и поэтому решили спрятаться у меня в кабинете?

Антон повернулся на бок и захрапел в полную силу, с руладамии переливами, а мне захотелось как следует огреть его сковородкой. Или облитькипятком. Такие кровожадные мысли, должно быть, дошли до Карабаса сквозь сон,он перестал храпеть и обиженно зачмокал губами, как младенец, у которогоотобрали соску. Я выдернула из-под него часть одеяла и тихонько ввинтиласьрядом. Если бы не моя худоба, такой номер никак не прошел бы. В который раз запоследнее время я отметила, что внешность идет мне на пользу, после чего мыслиприняли совершенно другой оборот.