— Хальди, что происходит? К чему все эти приготовления? — изрядно понизив голос, вопросила я.

— Ох, рани… а вы не знаете?

— Откуда? Мне никто ничего не говорит!

— Так ведь… Рани Кьяра… — Хальди замялась и опустила глаза. А я сразу подумала о худшем. Ведь не просто же так из сада убирают все яркое и застилают тростником разноцветные дорожки. — Она… отправилась на тот Берег этой ночью. Сегодня на закате будут проводы…

— Что, прямо здесь? — хрипло поинтересовалась я, с трудом сглотнув вставший в горле ком.

Все это было так странно… А ведь еще каких-то несколько дней назад я видела ее, разговаривала с ней. Могла ли я подумать тогда, что Кьяры так скоро не станет. И что если бы я в тот день вообще не пробралась в женскую часть, так бы и не узнала, какой была первая жена раан-хара. И не имела бы ни малейшего представления, чье тело сегодня на закате предадут огню.

Как же все-таки непредсказуема порой бывает жизнь. Или, может, правильнее было бы сказать — прозорлива? Ведь я все-таки успела познакомиться с Кьярой. И даже в какой-то степени воспользовалась ее советом. Не знаю, к добру ли, к худу ли, но отчего-то казалось, что все это было неспроста. Будто сама судьба тогда привела меня к ней.

И хоть мы были почти не знакомы, сейчас внутри разлилась горечь утраты. Тяжелая и муторная, она словно придавливала к земле, всерьез заставляя задуматься над тем, как быстротечна и хрупка человеческая жизнь. Чья-то обрывается в один лишь миг, а кто-то уходит долго, мучительно и болезненно. Неужели же и меня ждет подобная участь?

Мне вдруг стало зябко, и я непроизвольно обхватила себя за плечи.

— Да, проводы будут здесь, в резиденции, — ответила Хальди и добавила: — Рани, лучше бы вам вернуться в свои покои. И… сделать вид, что вы ни о чем не знаете.

Хальди опасливо покосилась в сторону дорожек, и я поспешила ее успокоить:

— Не беспокойся, я никому не скажу.

Служанка кивнула и, сославшись на занятость, поспешила по своим делам.

Я же еще какое-то время постояла у куста завядшей акации, пытаясь хоть немного прийти в себя. И даже не знаю, что беспокоило меня сильнее — то, что похороны, вопреки обычаям, пройдут в резиденции, или то, что я сама в скором времени могу оказаться на месте Кьяры?

А еще никак не давал покоя вопрос — что же думает и чувствует сейчас Лаар?..

* * *

Оставаться в стороне от происходящего я не могла. И как только горящий солнечный диск коснулся горизонта, а в сад стали стекаться многочисленные обитатели замка, я всерьез взялась за Ашту.

План, как пробраться на церемонию, уже давно созрел в голове. Но вопрос с рабыней, что не отходила от меня ни на шаг, оставался открытым. И тут у меня было два пути: либо избавиться от нее и действовать в одиночку, либо привлечь к своему рискованному плану. Что, собственно, я и собиралась сейчас сделать.

— Я хочу присутствовать на проводах! И ты мне в этом поможешь! — поставила в известность помощницу, уже заранее готовясь к ее бурной реакции.

— Рани, да вы с ума сошли! Вам нельзя на церемонию! — Ашта, как и предполагалось, всплеснула руками и даже картинно приложила руку к сердцу.

— Я нахожусь во вполне здравом уме! И хочешь ты того или нет, в сад я попаду! — произнесла жестко, наблюдая, как на глазах меняется лицо служанки.

Как на нем появляется неуверенность и даже страх. Смуглая кожа чуть бледнеет, а девушка начинает нервно покусывать и без того слишком яркие губы.

Все-таки рабыня она и есть рабыня. Смирение у нее в крови. Я же не единожды убеждалась, какое влияние на девушку оказывает простая смена тона голоса или строгое выражение лица. Подобное проявление власти неминуемо толкает рабов к подчинению воле хозяина. А роль хозяйки за последние недели я освоила довольно неплохо. Пришлось, хоть и было противно. Зато сейчас настало самое время собирать плоды своих трудов.

Ашта в неуверенности мяла подол хитона, колеблясь с ответом. А же уже привычно взялась ее подтолкнуть.

— Так что решай сама. Либо ты поможешь мне. Либо я запру тебя, как в прошлый раз, чтобы не мешала!

— Вы не посмеете! — чуть ли не выкрикнула служанка, но тут же осеклась, запоздало вспомнив, с кем разговаривает.

— Еще как посмею! А вздумаешь говорить со мной в таком тоне, простым запиранием в купальне я не ограничусь! Поняла?

— Да, прошу прощения, рани, — повинно склонила голову рабыня.

— Так что? Помогаешь или…

— Что нужно делать? — осторожно поинтересовалась помощница, подняв на меня карие до черноты глаза.

— Ничего особенного. Ты просто одолжишь мне свою одежду!

Спустя полчаса я стояла в неприглядном коричнево-сером хитоне, какие носит только прислуга, и тщательно наматывала на голову такой же неприглядный палантин. Мне во что бы то ни стало нужно было закрыть брачную метку на лбу, иначе от всей этой маскировки не будет никакого толка.

Как ни странно, на выручку пришла Ашта. С широким платком она управлялась куда ловчее меня, и вскоре мы обе вышли из покоев и низко склонили головы, стараясь не показывать лица прохожим. Впрочем, оных почти не встретилось. Да и вышли мы, как и положено прислуге, со стороны кухни, непривычно пустынной и тихой.

Во время проводов и последующих за ними двенадцати дней скорби не принято вкушать богатую еду, так что у дворцовых кухарок ближайшие дни вряд ли будет много работы.

Меж тем в саду начинало ощутимо холодать и смеркаться. На деревьях зажигались первые бледные фонарики. А в сторону прудика и вовсе спешили слуги с факелами.

Мы последовали за ними и вскоре оказались в самом центре готовящегося ритуала. Здесь, вокруг овального, чуть вытянутого пруда, собрались уже все дворцовые обитатели. Мы с Аштой тихонько пристроились в ряды прислуги и стали осторожно наблюдать за приготовлениями, стараясь не пересекаться ни с кем взглядом.

Из-за спин стоящих впереди слуг самого пруда было почти не видно, зато я хорошо видела расположившихся на той стороне жен раан-хара. Да это были именно они, вряд ли их можно спутать с кем-то еще. Почти все женщины были облачены в серые траурные паранджи, лишь только трое носили скромное сареи, подобающее случаю. Среди них в неясном вечернем свете я узнала и Мелиру. Лицо ее, как и лица остальных девушек, застыло в оцепенении, печальный взгляд был устремлен куда-то вниз, а руки крепко стискивали ткань сареи.

Время от времени с того берега долетали надрывные всхлипы и протяжный плач, походящий на скулеж. На фоне общей тишины и безветрия плач этот казался особенно жалобным, пробирал до самой глубины души, рождая внутри глухую тоску и уныние.

А потом я все-таки умудрилась выглянуть из-за плеча крупного парня, что стоял впереди, и увидела ту, ради которой мы собрались в этот час на ритуальной церемонии.