Впервые за много месяцев удалось побеседовать с отцомнаедине; выяснилось, что дела обстоят примерно так, как говорит Генри. Похоже,изменить ничего нельзя, придется стиснуть зубы.

Задушил бы Генри своими руками.

Сегодня вырвал и уничтожил страницы с записями за последниедва года. Это первое, что я сделал, приехав на каникулы.

У меня каникулы. Можно уединиться и продолжить этот дневник.

Три дня назад, 29 марта 1873 года, скончался мой отец, 12-йграф Колдердейл. Мой брат Генри наследует его титул, земли и состояние. Чтотеперь ожидает нас с мамой и всех домочадцев, от мала до велика, – одномуБогу известно. Даже нашему дому будущее не сулит ничего хорошего: Генри нескрывает, что намерен его полностью перестроить. Нам остается только ждать, нопока все заняты приготовлениями к похоронам.

Завтра отец будет погребен в фамильном склепе.

Сегодня я не так мрачно смотрю в будущее. С утра не выхожуиз комнаты: репетирую фокусы. Рассказ о моих первых шагах на этом путибезвозвратно утерян при уничтожении вырванных страниц дневника, а ведь я ссамого начала вел подробные записи о тренировке ловкости рук… но эти страницыпостигла участь всех прочих. Могу сказать, что я, видимо, достиг такого уровня,который требуется для выступлений перед публикой. До этого пока не дошло, нокаждый новый фокус я проверяю на своих одноклассниках. Они делают вид, чтомагия их совершенно не волнует, а кое-кто заявляет, что моим секретам грошцена, но пару раз случались приятные моменты, когда их лица выражали полнуюрастерянность.

Торопиться не следует. Во всех книгах по сценической магииновичкам советуют не спешить и готовиться как можно тщательнее, чтобы добитьсяне только легкости исполнения, но и эффекта загадочности. Если зрители о тебеничего не знают, то на сцене вокруг тебя самого и твоего номера создается ореолтайны.

Считается именно так.

У меня есть несбыточное желание, и это единственное моежелание в эти печальные дни: чтобы можно было при помощи магии воскресить отца.Возможно, я эгоист и мне просто хочется, чтобы моя собственная жизнь вернуласьна три дня назад; но это совершенно искреннее желание, потому что я очень любилотца; я уже по нему скучаю, не могу поверить, что его больше нет. Ему былосорок девять лет; по-моему, это еще не тот возраст, когда можно ожидать смертиот сердечного приступа.

Сегодня были похороны, и прах моего отца упокоился в мире.После отпевания в часовне его тело отнесли в фамильный склеп, который находитсяпод Восточным пригорком. Все, кто провожал его в последний путь, вереницейдошли до входа, а дальше мы с Генри, распорядитель похорон и нанятые иммогильщики понесли гроб в подземелье.

Я был совершенно не готов к тому, что ожидало меня внизу.Склеп, как мне кажется, расположен в природной расщелине, которая уходит далеков глубь холма, но ее дополнительно расширили, чтобы превратить в фамильнуюгробницу. Там темно – хоть глаз выколи, под ногами сплошные камни и выбоины,среди них шныряют крысы, воздух затхлый, из стен торчат щербатые уступы иполки, о которые больно стукаешься на ходу. Каждый из нас взял с собою фонарь,но на дне пещеры, куда не проникает дневной свет, от этих фонарей не былоникакого проку. Могильщики держались с профессиональным спокойствием, хотя имтоже пришлось нелегко, но для нас с братом этот короткий путь был сущиммучением. Найдя подходящий уступ, мы водрузили на него фоб, распорядительпробубнил положенные строки из Священного писания, и все поспешили выбраться насвет. Мы отсутствовали совсем недолго; нас встретили все те же яркие лучивесеннего солнца, стайки нарциссов на Восточном лугу, готовые зацвести яблони,но надо мной до самой ночи неотступно витала тень этого жуткого подземелья. Ясодрогнулся, когда закрылись тяжелые дубовые двери, и еще долго не моготделаться от зрелища развалившихся старых гробов, от запахов пыли и гнили, отчувства смертельной безысходности.

Вечером

Примерно час назад завершилась церемония – это словонаиболее точно передает смысл того, что я имею в виду, – церемония, вокругкоторой развивались сегодняшние события. Сегодня было оглашено завещание моегоотца; похороны оказались лишь вступлением.

Мы собрались в холле под главной лестницей. Поверенный моегоотца, сэр Джефри Фьюзел-Хант, призвал к тишине, привычно-неторопливым движениемвскрыл плотный желтый конверт, хранивший роковой документ, и вытащил на светсложенные листы гербовой бумаги. Я обвел глазами присутствующих. На похороныприехали отцовские братья и сестры со своими женами и мужьями, а некоторые ещеи с детьми. Поодаль, сбившись в кучку, теснились работники, которые содержали впорядке поместье, берегли от потравы луговые и охотничьи угодья, охраняли фермыи пруды. Другую группу образовали фермеры-арендаторы, с надеждой глядевшие настряпчего. Родня выстроилась полукругом, в центре которого, через стол от сэраДжефри, стояли мы с мамой, а за нами – домашняя прислуга. Впереди всех, сложивруки на груди, застыл главный персонаж этой сцены: Генри.

Неожиданностей не произошло. Наследником первой очереди,независимо от воли отца, становится Генри; он же наследует титул. Однако,помимо этого, существуют пакеты акций, недвижимость, некоторое количествоналичных денег и драгоценностей, но что самое главное – права на проживание иаренду.

Маме предоставлен выбор: она может до конца своих днейпроживать либо в главном крыле дома, либо во флигеле у ворот. Мне позволенооставаться в тех комнатах, которые я занимаю в настоящее время, до завершенияобразования или достижения совершеннолетия; затем моей судьбой распорядитсяГенри. Личная прислуга останется с нами; другие либо останутся, либо получатрасчет, – как распорядится Генри.

В нашей жизни теперь возможны всякие повороты.

Счастливчики из числа любимых слуг отца получили некоторыесуммы наличными, но основная часть состояния, конечно, досталась Генри. Когдаогласили завещание, он и бровью не повел. Я поцеловал маму, а потом пожал рукикое-кому из работников и фермеров.

Завтра обдумаю, как мне жить дальше, и попытаюсь принятьрешение, прежде чем за меня это сделает Генри.

Как быть дальше? До отъезда в школу еще неделя с лишним;учиться мне осталось один последний семестр.

Знаменательно, что я возвращаюсь к этому дневнику ровночерез год. Как и прежде, я живу в Колдлоу – во-первых, потому, что Генри домоего совершеннолетия остается по закону моим опекуном, а во-вторых, потому,что этого хочет мама.

Мне прислуживает Грирсон. Генри обосновался в Лондоне и, послухам, ежедневно ходит в Палату лордов. Мама пребывает в добром здравии; поутрам – это для нее лучшее время суток – я наведываюсь к ней во флигель, и мыбезрезультатно обсуждаем, что станется со мною по достижении двадцати одногогода.