– Если бы вы пользовались оборудованием Силвеста, – осторожно произнес я, вспоминая рассказы об экспериментах этого ученого, – вы не успели бы даже вздохнуть.

– Это была усовершенствованная техника, разработанная на основе открытий Силвеста. Но вы правы. Несмотря на все технические ухищрения, я должен был умереть. Однако вышло иначе. Мне ввели достаточно наномедов, самых разных, чтобы я остался жив после сканирования, хотя бы на какое-то время… – Он слабым жестом указал на модуль и роботов. – Все это предоставлено «Убежищем». Они пытаются остановить распад клеток, вводят все более сложные типы наномедов. Но я подозреваю, что они просто исполняют свой долг.

– Вы уверены, что умрете? – спросил я.

– Я чувствую это всеми своими костями.

Что же ему пришлось пережить? Мучительную боль в момент нейронного захвата – когда ты тонешь в ярчайшей вспышке, которая проникает под кожу, в кости, в мозг, превращая тебя на один-единственный невыносимый миг в скульптурную копию из дымчатого стекла.

Лучи вдумчивого скана, сфокусированные до клеточного разрешения, проходят сквозь тебя со скоростью, чуть опережающей скорость синаптических импульсов, обгоняя послания подкорки – вести о хаосе, поглощающем твой мозг. Лучи достигают ствола мозга, но он еще не получил информации о разрушении, которому подверглись слои, расположенные выше. Благодаря этому незначительному запаздыванию общий снимок мозга кажется совершенно нормальным, не считая легкой расплывчатости, вызванной конечным пространственно-временным разрешением процесса. Сканирование заканчивается раньше, чем ты почувствуешь его начало. Когда разум начинает терять равновесие и нервная система проваливается в кому, это уже не имеет значения.

К этому времени ты уже в плену.

Впрочем, дело даже не в полученных повреждениях. Наномеды могут восстановить ткань из ничего, им достаточно следов, оставшихся на месте разрушенных клеток. Представьте себе здание под артобстрелом. Рушатся стены, во все стороны летят обломки, но бригада фанатиков-строителей, засевшая внутри, успевает заделать пробоины, прежде чем взорвется следующий снаряд.

Рейвич не пошел этим путем.

Он предпочел умереть. Он предпочел перетерпеть мучения, подвергнуть атаке каждую клетку своего мозга и прилегающих тканей, потому что знал: чем бы это ни кончилось для его тела, он сохранит свою сущность. Она будет поглощена, чтобы обрести бессмертие, и в конце концов превращена в запись, которую не сможет уничтожить такое заурядное происшествие, как гибель на войне или выстрел из-за угла.

Отчасти он добился желаемого.

Но это не та его часть, которую мы искали.

– Стало быть, вы выбрали смерть, – сказал я. – Знали, что это неминуемо. Должны были знать еще до сканирования. Но почему вы прошли сканирование и остались живы?

– Я умер, – отозвался Рейвич. – Согласно множеству медицинских критериев, удовлетворяющих правовые инстанции в системах других звезд, я мертв. Но я знал, что машины «Убежища» смогут вернуть меня к жизни, хотя бы на время.

– Вы могли бы подождать, – снова подал голос Квирренбах. – Еще несколько дней, и наномеды полностью справились бы с этой задачей.

Под стеганым одеялом дрогнули костлявые плечи Рейвича.

– Но тогда мне пришлось бы отказаться от такого точного сканирования. Иначе у наномедов не было бы возможности действовать. И сейчас перед вами сидел бы не я.

– Полагаю, визит Таннера здесь ни при чем? – спросил я.

Рейвича это как будто позабавило. Он даже заставил себя на мгновение улыбнуться. Наверное, вскоре мы увидим на его лице более естественную улыбку – улыбку черепа; у него уже не будет губ. Долго он не протянет.

– Таннер весьма облегчил мне выбор, – сказал он. – Но что касается прочего… тут мне нечего поставить ему в заслугу.

– Где он сейчас? – спросила Шантерель.

– Здесь, – произнесло иссохшее существо в кресле. – Он здесь, в «Убежище», уже больше суток. Но мы еще не встречались.

Я был потрясен:

– Не встречались? В таком случае, что он затевает, черт возьми? А женщина, что прилетела с ним?

– Таннер недооценил влияние, которое я здесь имею, – сказал Рейвич. – Не только здесь, в «Убежище», но и в пределах Йеллоустона. Кажется, вы тоже?

– Я здесь ни при чем. Давайте поговорим о Таннере. Это куда интереснее.

Пальцы Рейвича ласкали кромку одеяла. Одна рука по-прежнему пряталась под ним, если только она вообще была. Я попытался сравнить этого живого мертвеца с молодым аристократом, за которым так долго гонялся. Ничего общего. Машина отняла у Рейвича даже акцент Окраины Неба.

– Таннер прилетел в «Убежище», чтобы убить меня, – сказал он. – Но у него есть более важная задача. Вытащить вас на свет.

– Думаете, мне это неизвестно?

– Ну… откровенно говоря, я был слегка удивлен, когда вы здесь появились.

– Нам с Таннером надо кое-что закончить.

– А именно?

– Я не могу допустить, чтобы он убил вас, даже случайно. Вы этого не заслужили. Вы хотели отомстить. Это глупый поступок, но не бесчестный.

Голова сидящего в кресле качнулась, на этот раз это был кивок. Рейвич признавал справедливость моих слов.

– Если бы Кагуэлла не попытался поймать мой отряд в ловушку, Гитта не погибла бы. Он заслужил худшей судьбы, чем та, что ему досталась.

Пустые глазницы уставились на меня, словно какие-то рефлексы заставляли Рейвича «смотреть» в направлении собеседника. Я догадывался, что в кресле есть встроенная камера, которая передает ему в мозг зрительные образы.

– Как я понимаю, я говорю сейчас с Кагуэллой, – произнес Рейвич. – Или вы не тот, за кого себя выдаете?

– Я ни за кого себя не выдаю. Просто я – не он. Кагуэлла умер в тот день, когда украл память Таннера. Остался… кто-то другой. Тот, кого раньше не было.

Над пустой глазницей чуть качнулась бровь.

– Кто-то лучший?

– Помню, Гитта спросила, как долго нужно прожить и сколько добра сделать, чтобы искупить одно злодеяние, совершенное в молодые годы. Тогда вопрос показался мне странным, но теперь я понимаю. Думаю, она знала, кем был Кагуэлла и что он натворил. Увы, я даже сейчас не могу ответить на этот вопрос. Но надеюсь, что когда-нибудь смогу.

Мои слова не тронули Рейвича.

– Значит, дело в этом? Вы по этой причине ищете Таннера?

– Нет. С ним женщина, ее зовут Амелия. Она из