– Ну и ну, – произнес Рейвич.

Он был бледноват, но в этой бледности не было ничего болезненного. Стоячий воротник белоснежного мундира – единственная деталь одежды, которая попала в объектив. За спиной можно было разглядеть фреску – вязь формул, если не ошибаюсь, из математической теории трансмиграции.

– Вы просили разрешение на вход. Я даю согласие.

– Как и Таннеру, – напомнил я. – Вы уверены, что это было разумное решение?

– Не уверен. Но результат должен получиться любопытным. С учетом того, что он тот, за кого вы его принимаете, а вы – тот, за кого он принимает вас.

– А вы не допускаете, что одному из нас придет в голову вас убить? Или даже обоим сразу.

– Например, вам?

Восхитительно, прямо в точку. Отдавая ему должное, я сделал вид, что задумался.

– Нет, Арджент. Когда-то я действительно этого хотел. Но в ту пору я не знал, кем являюсь. После того как узнаешь о себе что-то новое, приоритеты могут меняться.

– Допустим, вы Кагуэлла. – Голос у него был высокий, как у ребенка. – Мои люди убили вашу жену. Вот еще одна причина попытаться убить меня, чего бы это ни стоило.

– Жену Кагуэллы убил Таннер. По сути, он пытался ее спасти, но это ничего не меняет.

– И все-таки, кто вы? Кагуэлла?

– Наверное, я когда-то был Кагуэллой. Теперь его не существует. – Я мрачно посмотрел на экран. – И, честно говоря, сомневаюсь, что его кто-то оплакивает.

Рейвич брезгливо поморщился.

– Кагуэлла лишил меня семьи, – сказал он. – Продал оружие, которым убиты все, кого я любил. За это я с радостью отправил бы его на пытку.

– Смерть Гитты причинила бы ему больше страданий, чем ножи и электроды.

– В самом деле? Он действительно так любил ее?

– Не знаю. – Мне пришлось покопаться в памяти, чтобы ответить: – Этот человек был способен на многое. Я уверен лишь в одном: Таннер любил ее не меньше, чем Кагуэлла.

– Итак, Гитту убили. И что почувствовал Кагуэлла?

– Лютую ненависть. – Я снова видел камеру с белыми стенами – она постоянно маячила на периферии сознания, словно кошмар, не рассеявшийся при пробуждении. – Он возненавидел Таннера.

– Если не ошибаюсь, Таннер остался в живых?

– Только отчасти. Причем это не та часть, которую мы считаем человеческой.

С минуту Рейвич молчал. Наш разговор явно производил на него угнетающее впечатление.

– Гитта… – проговорил он наконец. – Она единственная ни в чем не виновата. Верно? Она единственная не заслужила того, что с ней случилось.

С этим было невозможно поспорить.

В широкой полости «Убежища» было мглисто, как в обесточенном городе. Но в отличие от полутьмы, царящей в Городе Бездны, этот сумрак был создан специально – приложили руку группировки, претендующие на статус постоянных арендаторов. У жителей анклавов весьма своеобразные представления о том, какой должна быть среда обитания. Внутренняя часть «Убежища» была безвоздушной, хотя здесь, возможно, сохранялись следы газов. По стенам сплошь герметичные постройки без окон, соединенные трубопроводами, похожими на клубок внутренностей. Единственным источником освещения были тускло мерцающие трубы. Если бы не моя способность видеть в темноте, я вряд ли смог бы хоть что-то различить.

Однако энергия была повсюду – едва сдерживаемая; ее присутствие ощущалось на подкорковом уровне; она отдавалась вибрацией в костях. Балкон, на который мы вышли, был накрыт воздухонепроницаемым стеклянным колпаком, но я не мог избавиться от чувства, что стою в огромном темном турбинном зале, где в полную мощность работают все генераторы.

Рейвич уполномочил службу безопасности «Убежища» впустить меня внутрь с одним условием: и я, и мои спутники будут немедленно доставлены к нему. У меня зародились некоторые подозрения – слишком многое вышло из-под контроля, – но выбора не было. Итак, охота заканчивалась на территории Рейвича. Который, благодаря своей ловкости, уже не был добычей.

Кому теперь досталась эта роль? Таннеру?

Или мне?

«Убежище» было относительно невелико, так что прогулка не успела нас утомить. Псевдогравитация создавалась ленивым вращением обители. Нас провели в один из соединительных тоннелей – трехметровую трубу из цельного дымчатого стекла. Диафрагмы, расположенные друг за другом по всей ее длине, расширялись, пропуская нас, и закрывались за спиной, позволяя нам идти вперед… и чувствовать себя то ли стадом, которое куда-то гонят, то ли комком пищи в пищеводе. Труба проходила вдоль главной оси «веретена». По мере того как мы приближались к его оконечности, сила тяжести возрастала, хотя она так и не достигла привычного g. Неосвещенные постройки «Убежища» нависали над трубой, словно мы двигались по каньону глубокой ночью, и мысль о том, что в них кто-то живет, казалась абсурдной. Но дело было в другом. Люди, которые приходили в «Убежище», требовали одного – полной анонимности. Они прятались даже друг от друга.

– С Рейвича уже сняли генетическую карту? – Удивительно, почему столь очевидный вопрос не пришел мне в голову раньше. – Ведь он здесь именно ради этого?

– Пока еще нет, – ответил Квирренбах. – Для оптимизации генетической карты нужно пройти все виды физиологических тестов. Химия клеточной мембраны, характеристики нейротрансмиссии, глиальные клетки, объем крови в мозге… и так далее. Как вы понимаете, процесс не быстрый.

– Рейвич действительно решился на полное деструктивное сканирование?

– Он решился на нечто очень близкое к этому. Говорят, лучшего способа получить максимальное разрешение не существует.

– Зато потом ему не придется беспокоиться о занозах вроде Таннера.

– Если только Таннер не последует его примеру.

Я рассмеялся, но затем понял, что Квирренбах не шутит.

– Как думаете, где сейчас Таннер? – спросила Зебра.

Она приблизилась ко мне слева, щелкая каблуками. Ее удлиненное отражение на стене напоминало пляшущие ножницы.

– Под присмотром Рейвича, – сказал я. – Надеюсь, Амелия там же.

– Ей действительно стоит доверять?

– По-моему, она единственная никого не предала. По крайней мере, не предала намеренно. Я уверен в одном: Таннер будет использовать ее, пока это возможно. Когда она станет ему не нужна – боюсь, это случится очень скоро, – я не поручусь за ее жизнь.

– Вы прилетели сюда, чтобы ее спасти? – спросила Шантерель.