– Збарский… Збарский… – Берия задумчиво почесал переносицу, вглядываясь в невыразительные совиные глаза, приплюснутый нос и женственные складки губ глядевшего на маршала гордеца.

– Хранитель Тела, – поспешил подсказать Гоглидзе.

– Точно. Этого профессора еще Ежов собирался расстрелять. Ему донесли, что Збарский проводит какие-то ритуалы. Ежов перетрусил, что тот его сглазит или порчу нашлет. На редкость суеверный мудак. Но Сталин не дал. Мол, что тогда с Лениным станется. В итоге где Збарский, а где Ежов?

– Думаю, скоро исправим недоразумение. – Гоглидзе молодцевато расправил плечи.

– А может, и вправду проклял, – Берия подмигнул генералу. – Этим оккультизмом еще Троцкий баловался, но мы всех его колдунов уничтожили. Только Збарского вот сберегли. Посягнуть на Збарского – посягнуть на Ильича. Личное распоряжение Сталина, говоришь?

– Так точно! Хозяин сам вписал Збарского в этот список.

– Отдельных указаний по нему нет?

– Не могу знать, Лаврентий Павлович.

– Ну и черт с ним, – отмахнулся Берия. – По Грузии есть новости?

– Эту сволочь Рухадзе перевели в Лефортово, но с ним работают люди Круглова и, насколько мне известно, в обиду не дают. Вахтанг Лоладзе, назначенный вместо Рухадзе, выполняет все инструкции Круглова и лично по телефону докладывает ситуацию Сталину.

– Немногого же мы добились, убрав Рухадзе. – Берия расстегнул пуговицу на левом рукаве сорочки. – Только мелко отомстили. Что за месть без насилия? Даже до семьи его не сумели дотянуться.

Когда-то Лаврентий Берия с Николаем Рухадзе дружили. Нарком ценил в младшем товарище неразборчивость методов ведения следствия, личную верность и легкий шарм садизма. Ему поручались деликатные устранения личных врагов Берии в Грузии, в том числе и расправа над родственниками скончавшегося при странных обстоятельствах Серго Орджоникидзе. За что и стал Рухадзе в тридцать четыре года начальником Следственной части НКВД Грузинской ССР. Через два года, в самом начале войны, он уже заместитель наркома внутренних дел республики, главный особист всего Закавказского фронта и начальник Смерша военного округа.

Непосредственный шеф Рухадзе до 1948 года Авксентий Рапава – близкий соратник Лаврентия Павловича. Не в пример туповатому Рухадзе Рапава мыслил тонко и сдержанно. В отличие от большинства своих необразованных коллег закончил духовную семинарию и Тифлисский университет. Смотрящий за Грузией от Берии Рапава создал целую кузницу кадров верных, небрезгливых, надежных. В 48-м, когда борьба за сферы влияния в силовом блоке еще не превратилась в кровавое рубище, а скорее напоминала шахматные комбинации, чаще яркие, но бессмысленные, Сталин назначил Рапаву министром юстиции Грузии. Республиканским министром госбезопасности вместо него стал Рухадзе, с которым вождь часто общался на грузинском, что отличало особое расположение Сталина к собеседнику. Рухадзе, прочувствовав намерение Хозяина убрать Берию, перед этим зачистив Грузию от его близких и соратников, не стал терзаться долгом дружбы с атомным маршалом и энергично принялся за сбор компромата на всю тамошнюю номенклатуру. Поскольку в самой республике доверять было некому, оперативников командировали из Москвы. Через три года начались первые аресты. Пока Абакумов разрывался меж двух господ – Берией и Сталиным, Рухадзе «потрошил» любимцев Лаврентия Павловича.

Первыми, на кого надели стальные браслеты, стали руководитель «мингрело-националистической группы». второй секретарь грузинского ЦК Михаил Барамия, прокурор республики Владимир Шония и, конечно же, Рапава. Постепенно в следственные изоляторы переехала вся партийная и силовая элита родины вождя. Из одиннадцати членов ЦК Компартии Грузии арестовали семерых, за ними по этапу пошли 427 коммунистических секретарей горкомов и райкомов. И только спустя восемь месяцев Берия смог предпринять ответные меры. Сыграв на мнительности генералиссимуса, Лаврентий Павлович добился ареста Рухадзе. Но победа оказалась пирровой. Новый министр госбезопасности Грузии Вахтанг Лоладзе оказался фигурой технической, все контрольно-стратегические функции замыкались на Круглове и Огольцове, которые Берии были не по зубам.

– Лаврентий Павлович, конечно, я должен был сказать сразу, но… – Гоглидзе натянул на физиономию вину и горе.

– Не переигрывай, Серго! Говори, – маршал презрительно поморщился.

– Вчера в Париже арестовали Вардо. Чтобы избежать утечки, ее не стали отзывать в Москву. Звонком пригласили в посольство и там вместе с мужем арестовали.

– Куда ее? – Берия тяжело задышал.

– В Лефортово. Вменяют подготовку заговора против СССР во главе мингрельской организации в Париже.

– Приказ Огольцова? – Берия глотнул пересохшим горлом.

– Полагаю так. Но без санкции Хозяина он бы…

– Серго, они испытывают меня? – Берия крушил кабинет взглядом. – Они решили проверить, остались ли у меня зубы? Или я могу только смотреть, как, целя мне в лоб, пристреливаются по моим близким. Кто следующий? Ты? Кобулич? А может, сын или Нино? Или они захотят забрать мать? Что молчишь ты, генерал?! – Берия обмяк в кресле, схватившись за сердце.

– Может, врача? – Гоглидзе устало склонился над маршалом.

– Врачей нельзя. Коньяка.

Роман с Вардо Максимилишвили у Берии начался, когда она была еще студенткой-медичкой. Недоучившись, пошла в секретари приемной Берии в Тбилиси. Пресытившись очередной влюбленностью, Берия, как человек порядочный, но семейный, выдал ее замуж за другого своего секретаря Илью Тавадзе, справив молодым и свадьбу, и квартиру. Супруги заботами благодетеля сделали стремительную карьеру: он в МИДе, она в МГБ, и были откомандированы в Париж. Но порой Вардо, оставляя на чужбине мужа, навещала Берию в Москве.

Почесав лохматую переносицу, Лаврентий Павлович опрокинул бокал, тут же заметно пободрев и устыдившись за свою обнаженную сентиментальность.

– Информация по Утехину есть? – Берия скривился улыбкой собеседнику.

– Так точно, Лаврентий Павлович. Огольцов хочет получить подробные данные по ликвидации Валенберга.

Маршал закусил губу, заерзал и, наконец, оторвавшись от длинного взгляда собеседника, резко встал и подошел к окну.

– О ликвидации? – Берия приоткрыл шторы, всматриваясь в седую осеннюю рябь листвы.

– Огольцов знает, что Валенберг отравлен Майрановским непосредственно в лаборатории.

– Тогда чего он хочет от Утехина? – Лаврентий Павлович выжимал из себя вопросы, зная ответы наперед, но пытаясь размышлять, пытаясь найти точку опоры.

Генерал Георгий Утехин был одним из выдающихся бериевских опричников. Когда советские войска взяли Будапешт, Утехин, тогда еще полковник Смерша, арестовал и доставил на Лубянку гражданина Швеции еврейского происхождения Рауля Валенберга, дипломата и представителя одного из крупнейших банкирских домов. Господин Валенберг служил первым секретарем шведского посольства и неплохо ладил с нацистами, что позволяло ему выдавать евреям «защитные паспорта», предоставлявшие им статус шведских граждан, ожидающих репатриации. Как утверждала молва, Валенберг смог спасти от отправки в концлагерь тридцать тысяч евреев. Секретарь шведского посольства тесно сотрудничал с американской разведкой, международными еврейскими кругами и для советских спецслужб представлял особый интерес. В Москве шведского дипломата поместили в Лубянскую тюрьму на привилегированных условиях. Поговаривали, что лично Сталин утвердил для него меню, включив в него французские вина и черную икру. На Валенберга Хозяин возлагал большие надежды в борьбе за поствоенную Европу. Если бы Валенберг согласился публично поддержать Союз в схватке с США, то Советы могли рассчитывать на миллиардные кредиты крупнейших банков и поддержку еврейского истеблишмента. Это Сталину предложил Молотов, убедивший вождя дать согласие на создание государства Израиль, как будущего верного союзника СССР. Однако Валенберг, будучи уверенным в своей неприкосновенности и не желая становиться сталинским неофитом, упорствовал.