– Ты уже придумал название для своего доспеха? – мягко спросил он.

Глаза Гунтериха округлились.

– М-мессир?..

– Сразу же, как только я вернусь из Арбории, мы проведем акколаду[49]. Я сам буду руководить церемонией. Ты будешь рукоположен в рыцарское сословие, Гунтерих.

– О Господи!.. Я…

Гримберт улыбнулся его смущению.

– Ты заслужил это свой долгой беспорочной службой. Если ты хочешь изъявить благодарность, не спеши, у тебя впереди еще целая ночь, чтоб подобрать слова.

– Если вы не против, мессир…

– Да?

– Я хотел бы назвать его «Предрассветный Убийца».

Кажется, он вздрогнул. По нервным волокнам прошел короткий, сродни замыканию, спазм, заставив руки на миг оцепенеть. «Нелепое совпадение, – подумал он секундой позже, убедившись, что на лице Гунтериха нет улыбки, одна только полагающаяся моменту почтительность. – Просто нервы разыгрались перед боем, обычное дело для всякого рыцаря, даже такого, что гордится своим хладнокровием. Всему виной проклятое ожидание. И не к месту явившийся кошмар».

– Почему ты выбрал именно это название, Гунтерих? – спросил он. – Я думаю, твоей фантазии хватит на куда более звучное или благопристойное. Кроме того, всегда можно обратиться к Святому Писанию, там множество…

Гунтерих нетерпеливо дернул головой.

– Так назывался ваш первый доспех, мессир. В ту пору, когда мой брат Аривальд принес вам клятву. Я бы хотел… Если вы не сочтете за дерзость…

Он беспомощно заморгал.

Гримберт одарил его улыбкой.

– Все в порядке. Ты можешь назвать твой доспех так, как тебе заблагорассудится. Это одно из прав рыцаря, не так ли? А теперь кликни лакеев, будь добр, пусть несут гамбезон и начинают облачение. Я буду лично наблюдать, как «Золотого Тура» готовят к бою.

* * *

Ночь пахла тревожно, как пахнут все летние ночи на восточных рубежах империи, едким запахом сожженной кислотными осадками земли, которая уже никогда не даст всходов. На этот запах сейчас наслаивались многие другие – оружейной смазки, дыма, краски и пота. Высоко в небе ворочалась растущая луна, в обрамлении свинцовых облаков напоминающая острый латунный осколок, засевший в выпотрошенном животе.

Душная, тяжелая, влажная ночь. Гримберт вдыхал ее запах, ощущая себя так, будто потягивает скверное разбавленное вино. Но даже это не портило сейчас его настроения.

– Скверная ночь, – ворчал где-то рядом Магнебод. – Слишком светлая. Лангобарды заметят нас еще до того, как мы подойдем к воротам. Я этих мерзавцев знаю. Может, мозгов у них меньше, чем у овцы, зато прицелы на своих пушках выверять умеют. А если мины? Или еще какой сюрприз?

Слуги уже облачили рыцаря в полимерный гамбезон, обтягивающий его большую, как пивная бочка, грудь, и теперь сновали вокруг, проверяя разъемы автоматических катетеров и контакты нейроштифтов. Магнебод ворчал, кляня их и весь окружающий мир – за нерасторопность, за слишком светлую ночь, за неочищенную с доспехов ржавчину… Гримберт знал, что Магнебод так и будет ворчать, пока не начнется бой. Зато в бою сделается другим – молчаливым и собранным, как палач, выполняющий свою работу.

В других он тоже не сомневался. Поодаль от маркграфского шатра выстроилась стальная шеренга, зловещая даже в зыбком лунном свете. Гримберту не требовался визор «Золотого Тура», услужливо обозначавший сигнатуры, чтобы вспомнить имена – как и полагается баннерету, он помнил всех рыцарей своего знамени до единого, включая характеристики и названия их доспехов. Даже теперь он без труда узнавал их, как наметанный глаз узнает знакомые с детства крепостные башни, называя каждую по имени.

Ощетинившийся раструбами огнеметов доспех на правом фланге – «Рычащий Дракон», а рыцарь, ползающий по его панцирю и припадающий к нему ухом, – мессир Бавдомех Злой. Месяцем ранее «Дракон» побывал в неудачной для него дуэли и был восстановлен туринскими кузнецами. Не доверяя ни им, ни собственным оруженосцам, мессир Бавдомех пытается определить, сносно ли работает гидравлика.

Тяжелый доспех, едва не кренящийся под весом четырех десятидюймовых[50] орудий, – это, конечно, «Скитарий», его легко узнать в строю. Если его пощадит этой ночью Господь, возвращаться из боя он будет еще с большим трудом, обвязанный привязанным к броне скарбом – сундуками, бочонками, тюками материи – столь плотно, что оруженосцам придется с превеликим трудом открывать люк бронекапсулы, чтобы извлечь самого рыцаря, мессира Лейбофледа. Хороший рыцарь, толковый и с отличным тактическим чутьем, но, к сожалению, любит поживиться трофейным добром.

Огромная угловатая туша, чья бронированная рубка своей формой напоминает тяжелый орлиный клюв, – один из опаснейший доспехов его знамени, «Черный Зверь». Движимый мессиром Геногастом, этот доспех соберет сегодня обильную жатву на горящих улицах Арбории, как прежде собирал ее под Тортоной в Солодовом Побоище и в Оваде – в Крысиной Свадьбе. Пожалуй, надо попросить Магнебода, чтоб этой ночью приглядывал за мессиром Геногастом – судя по тому, какой мутный нынче у него взгляд и как неуверенно тот взбирается по трапу, он принял лишнюю порцию зелья, а то и не одну.

И, уж конечно, он не мог не узнать величественного «Уриила». Созданный в далеких кузницах Базеля, он выглядел тяжеловесным на фоне прочих машин тяжелого класса, но стоил каждого флорина туринской казны, заплаченного за его содержание и ремонт. Выносливый, обладающий отменным запасом хода, на марше он легко обгонял своих более легковесных собратьев, созданных мастерами Иннсбрука и Льежа. Но настоящим проклятием для противника его делали реактивные минометы, установленные позади корпуса и способные накрыть неприятеля целым шквалом осколочных снарядов, столь смертоносным, что после него дождь из горящей серы, погубивший обитателей Содома и Гоморры, показался бы им легким весенним дождем. Единственным слабым местом «Уриила», как доподлинно знал Гримберт, оставался его владелец, мессир Хлодион, барон Габрио. Подверженный греху гневливости, который щедро подпитывался впрыскиваниями разнообразных неведомых зелий, в бою он нередко становился проблемой для союзников, расстреливая перекрывающих ему сектора стрельбы сотоварищей или растаптывая в кровавую кашу излишне медлительную, сковывающую маневр пехоту, которая была недостаточно поспешна, чтоб освободить ему дорогу.

Гримберт провел взглядом вдоль изготовившейся шеренги, ловя устремленные к своему сеньору взгляды рыцарей. Одним он улыбался, другим шутливо грозил пальцем, третьим заговорщицки подмигивал.

Три дюжины замерших в готовности стальных воинов, и каждый ждет его приказа.

Тысячи, десятки тысяч квинталов бронированной стали. Пока еще недвижимой, холодной, но даже отсюда можно ощутить обжигающую искру, горящую у них внутри. Искру, которая вскоре опалит проклятую Арборию, точно пламя из самого ада.