– Бывало. Учил. Но эта, сегодняшняя…

Гримберт улыбнулся.

– Она тебя смущает?

Старший рыцарь фыркнул в ответ:

– Не больше, чем придворный евнух настоятельницу монастыря! Всю эту схему я вижу насквозь. Концентрированный удар в глубь обороны, окружение и уничтожение очагов сопротивления, вычленение приоритетных целей и орудийных батарей…

– Все верно, – согласился Гримберт. – Мы делали такое уже тысячу раз. Главное – держи мою стаю в узде. Не давай знамени распыляться и отвлекаться. Сам знаешь, до чего это опасно в городских боях. Мы должны пронзить Арборию насквозь, как кумулятивный снаряд. Не задерживаясь, не рассеивая направление удара, не отклоняясь.

Старший рыцарь Туринского знамени задумчиво взвесил в руке гроздь нейрошунтов, которым предстояло войти в его затылок. Точно колебался, совершая привычную процедуру, которую проходил уже тысячи раз.

– Снаряд… Может, ты думаешь, что в нас будут лететь розы и надушенные платки? Там будет до черта лангобардов! Может, не так много рыцарей, но мы-то с тобой знаем, что лангобарды опасны, как черти, особенно в собственном логове! Тебе известно, на что они способны, особенно под «Керржесом»!

Последнее слово неприятно кольнуло Гримберта, точно ледяным змеиным язычком. Несмотря на все его презрение по отношению к Святому Престолу, он находил, что некоторым технологиям определенно не стоило появляться на свет. И «Керржес» определенно относился к их числу. Жаль только, что чертовы лангобарды сумели отлично приспособить его к своей варварской тактике, такой же беспощадной, как проклятые Церковью технологии.

– Ты хочешь сказать, что рыцарская дружина Туринской марки боится идти в бой?

Магнебод смутился, делая вид, что проверяет разъемы силовых кабелей. В этом не было нужды, оруженосцы давно подготовили доспех для боя, но Гримберт знал, до чего живучи рыцарские привычки.

– Дело не в этом. А в том, что пока мы будем расшибать себе лоб о юго-западные ворота, Лаубер пройдет сквозь юго-восточные ворота, как пердёж под епископской сутаной! Я не против драки, Гримберт, но условия выходят не больно-то равные…

Гримберт улыбнулся, глядя на восток. Там, в ночи, стремительно серело небо, возвещая скорый приход рассвета. И хоть башен Арбории еще не было видно, Гримберту казалось, что он уже различает их контуры.

Гримберт помедлил всего несколько секунд.

– Тебе знакома поговорка «Самый большой хитрец перехитрил сам себя?» Радиоканал! – резко произнес он. – Изолированная частота.

Гунтерих в ту же секунду услужливо поднес ему выносную гарнитуру, уже настроенную на нужную радиоволну. Их с Магнебодом экранированная линия связи, получить доступ к которой не смог бы ни один шпион, обладай он дьявольски тонким слухом или самыми совершенными антеннами.

Щелчок – и он услышал в наушниках голос Магнебода, почти не смазанный помехами, но трещащий от сдерживаемого раздражения.

– Может, и знакома, а что с того?

– Мы знаем ее, потому что мы – настоящие дети Туринской марки, Магнебод, – заметил он рассеянно, наблюдая за тем, как магнус-принцепсы криками и тычками строят пехотные шеренги. – Пусть при дворе нас презрительно именуют «вильдграфами», варварами в доспехах, мы с тобой – истые франки, как и наши славные предки, в наших жилах течет горячая, как вино, кровь востока, а не холодная жижа Аахена! Лаубер другой. Пусть он получил от короны титул графа Женевы, ему никогда не стать здесь своим. Поэтому ему никогда не понять этой поговорки. Ты зря думаешь, что штурм юго-восточных ворот станет для него легкой прогулкой.

Уверенность, с которой он это произнес, произвела на Магнебода определенное впечатление.

– Отчего ты так считаешь? – осведомился он с подозрением. – Ты же сам сказал, юго-восточные ворота ослаблены, лишены орудий и почти не защищены, ему достаточно будет хорошо нажать плечом и…

– Или же юго-восточные ворота примут его и пережуют, как волчья пасть, – невыразительно, но вполне раздельно произнес Гримберт. – Превратив его воинство в кровавые сгустки на камне.

Магнебод уставился на него, позабыв про нейроштифты, которые все еще держал в руке.

– Но они…

Гримберт криво усмехнулся.

– Ослаблены? Ничуть не бывало. Они крепки, как никогда прежде. Землетрясение не повредило их, все орудия боеспособны и пристреляны. Более того, за последний год лангобарды вдвое увеличили количество прикрывающих юго-восточные ворота стволов. Это врата самого ада, Магнебод. И я рад, что граф Женевский собирается нырнуть в них самолично. Это его выбор.

– Мессир… – Гунтерих склонил голову в почтительном поклоне. – Ваш доспех уже готов.

Гримберт одобрительно кивнул. Гунтерих, как и полагается кутильеру, относился к своим обязанностям крайне серьезно. «Золотой Тур» все еще был опутан сетью из силовых кабелей, шлангов и проводов, но стремительно снующие вокруг него слуги быстро высвобождали бронированного гиганта из этого кокона.

«Как из паутины», – рассеянно подумал он.

Паутина. Какой-то обрывок недодуманной мысли, бесформенный и не имеющий отношения к происходящему. И, пожалуй, бессмысленный. Господь в своей мудрости создал многие формы жизни, которые были деформированы чередой генетических болезней, атомных войн и недальновидных экспериментов, но ни одна из них не походила на создание, способное оплести паутиной семиметрового стального воина.

Гримберт улыбнулся своему доспеху, как улыбаются старому знакомому. Пусть бродячие миннезингеры горланят свои песни, славя нерушимые узы дружбы, пусть придворные поэты воспевают священность вассальной клятвы и рыцарские добродетели, сам он привык доверять лишь тому, что не может, не в силах предать, – крепкой бронированной стали. Шесть сотен тонн лучшей имперской стали! Вот уж чему точно можно доверить свою судьбу!

* * *

«Золотой Тур».

Величайшее из произведений искусства, созданное при помощи церковных технологий, миланских инженеров и туринского золота. Иногда ему казалось, что он может вечно разглядывать его, несмотря на то что он с закрытыми глазами помнил каждый дюйм его поверхности, от тяжелых ног-платформ до вздымающегося высоко вверху шлема-башни с распахнутым, ведущим к бронекапсуле люком.

Единственный доспех сверхтяжелого класса в Туринском знамени, он даже в неподвижности затмевал всех прочих рыцарей Турина, как величественный собор затмевает собой обычные дома. Он был человекоподобен, но лишь условно, в той степени, в которой это служило его боевой эффективности. Прикрытая бронеплитами грудь больше походила на мощный нос боевого корабля, призванный пробивать навылет тяжелые волны, торс же казался приплющенным, крепко сбитым, лишенным шеи, как лишенным и того изящества, что Господь вложил в свое лучшее, сотворенное из глины, творение.

«Золотой Тур» был лишен украшений, если не считать герба на его груди, заботливо оттертого от масла, сверкающего позолотой и небесной лазурью. Он не щеголял сигнумами – Гримберт считал излишеством пачкать броню подобными отметинами, полагая это варварским отголоском старых эпох. Как говорил когда-то отец, если бы славу можно было заслужить при помощи краски, мы бы довольствовались этой жидкостью, не пытаясь с такой настойчивостью пустить друг другу кровь.