– Во имя всей ереси мира! Я так и знал, что ты что-то задумал! С той минуты, когда ты сцепился с тем рыцарем из графской свиты! Выкладывай!

Его нетерпение едва не заставило Гримберта расхохотаться. Знал бы старый рыцарь, сколько времени, сил и золота он потратил на составление этого плана, точно выжил бы из ума. Но он не знал, как не знал об этом даже казначей Туринской марки. Есть нити, которым лучше оставаться невидимыми…

– Признаю, схватка была спланирована. Ничто так не распаляет, как свежая пощечина, от которой горит щека, – поучительно заметил он. – Эту пощечину я и закатил Лауберу, вызвав на бой одного из его рыцарей и тем самым прилюдно унизив.

– Ты привел его в ярость.

Гримберт кивнул.

– И не случайно, уж можешь мне поверить. Ярость, как добрый арабский чай[54], она хороша в бою, лишая тебя страха и усталости, но при рекогносцировке она лишь мешает. Ярость сродни тучам, которые укрывают горизонт, лишая тебя возможности видеть перспективу. Поддавшись ярости, Лаубер поступил именно так, как я и хотел. Направил Туринское знамя на вспомогательное направление, лишив возможности разделить с ним момент триумфа.

Магнебод уже вошел в нейрокоммутацию со своим доспехом. Это было хорошо заметно по его обескровленному лицу и закатившимся глазам. Со стороны он выглядел как мертвец, восседающий в бронекапсуле, но Гримберт знал, что Магнебод сейчас воспринимает мир в тысячу крат более ярко и полно, чем любой человек. Он уже стал единым целым с «Багряным Скитальцем». Теперь это было одно существо, не разделенное на мертвую сталь и слабую плоть – могучее, как скала, и опасное, как землетрясение.

– Какая разница? – Губы Магнебода с трудом шевелились, но слова были произнесены отчетливо, спасибо луженой рыцарской глотке. – Он все равно отхватил себе самый сладкий кусок пирога!

– Неважно, какой кусок ты выбираешь, – поучительно заметил Гримберт. – Важно, кто печет пирог. Этот пирог пек я.

– Тогда в нем должно быть до чёрта крысиного яда… – произнес Магнебод по радиосвязи. – Уж я-то знаю твою стряпню, мой мальчик!

«Багряный Скиталец», имея высоту в пять полных пассов[55], не доходил «Золотому Туру» даже до верха нагрудника, однако, стоило ему пошевелиться, как оруженосцы и слуги врассыпную бросились прочь, торопливо отсоединяя тянущиеся к нему шланги. Никому не хотелось оказаться под стальной лапой гиганта в тот миг, когда он придет в движение.

Встряхнувшись всем своим металлическим телом, «Скиталец» немного присел на мощных гидравлических ногах, резко повернул башню из стороны в сторону, провел по горизонтали стволами основного калибра. Гримберт знал, что это чисто рефлекторные движения – механическому воину, питаемому заточенной в реакторе искрой атомного распада, не было нужды разминать члены, но человеческие привычки были сильнее.

– Алафрид считает, что сведения об уязвимости Арбории Лауберу передали графские шпионы в городе. Вот только это не так. Видишь ли, у Лаубера нет никаких шпионов в Арбории, хоть он и рад был бы их там иметь.

– Тогда откуда он взял все это?

– Ты помнишь сира Виллибада, мой друг?

В режиме нейрокоммутации лицо Магнебода было бледным и пустым, как лик святого, но Гримберт отчетливо увидел, как кожа на лице старшего рыцаря сморщилась, словно отражая напряженную работу мысли.

– Мрачный тип из графской свиты. Из тех, что нынче утром заявились в твой шатер.

– Совершенно верно. Надо заметить, что сир Виллибад не просто приближенный к его сиятельству рыцарь, но и его доверенное лицо. Клеврет, советник и добрый друг. Граф Лаубер имеет склонность доверять мнению сира Виллибада, о чем мало кто знает. Но так уж вышло, что я отношусь к тем, кто знает.

– Он передал своему сюзерену фальшивку? – недоверчиво спросил Магнебод. – Обманул его, заставив поверить в уязвимость юго-восточных ворот? Зачем бы ему делать это?

– По моей просьбе. – Гримберт коротко поклонился, наслаждаясь замешательством собеседника. – О нет, Виллибад в самом деле предан своему сюзерену. И всех моих денег не хватило, чтобы подкупить его. Но люди ошибаются, когда считают золото самой сокрушительной силой в мире. Видишь ли, мессир Виллибад тоже небезгрешен, как и его хозяин. Он отчаянно пытается прикрыть уязвимые места броней, но в какой-то момент я оказался быстрее. И, возможно, щедрее.

– Ты выведал что-то о нем?

– Скажем так, ты бы удивился, мой друг, узнав, что человек, отдавший всю жизнь служению рыцарскому идеалу и многими почитаемый как беззаветный воин христианства, является средоточием таких грехов, что, стань некоторые из них известны Святому Престолу, он рисковал бы не только лишиться рыцарского титула, но и половины нейронов головного мозга в придачу. Пользуясь этим, я оказался достаточно самонадеян, чтобы сделать мессиру Виллибаду предложение. А он – достаточно разумен, чтобы его принять.

– Ты заставил его переступить через свою рыцарскую клятву? – недоверчиво спросил Магнебод. Гримберт видел, как на его лице задрожали веки. – Предать своего сюзерена?

Гримберт пожал плечами, наблюдая за тем, как младшие оруженосцы под управлением Гунтериха подводят к замершей громаде «Золотого Тура» гидравлический лифт. Еще несколько секунд, и тот вознесет его вверх, точно Господь на своей ладони, прямо к распахнутому проему, ведущему внутрь бронекапсулы.

– Не упрекай меня, Магнебод. В игре, в которую мы играем с графом Лаубером уже тринадцать лет, не существует нечестных приемов. Я лишь подсунул Лауберу наживку – и он проглотил ее, как левиафан – старикашку Иова. Он сам решил штурмовать юго-восточные ворота во главе основных сил. Это значит, он сам себя и погубит.

Туринское знамя уже выстроилось в походный порядок. О том, что рыцарям предстоял бой, а не торжественный марш, говорили многие детали – прикрытые маскировочными сетями гербы, расчехленные орудия, снятые со шлемов пышные плюмажи. Орудия нетерпеливо ворочались в спонсонах, будто уже выискивали цели. Что ж, через несколько часов у них будет много работы.

При мысли о штурме Гримберт ощутил предательскую пульсацию крови в висках. Не требовалась чувствительная аппаратура «Золотого Тура», чтобы определить чрезмерное возбуждение нервной системы. Горячая кровь, проклятье предков-«вильдграфов», погубившее и его отца!

Гримберт поморщился. Только дуракам позволительно считать, что истый рыцарь устремляется в бой, одержимый священной яростью. Ни один здравомыслящий человек не станет вручать свою душу «рыцарской лихорадке». В битве выигрывает тот, кто до последнего сохраняет хладнокровие и умение мыслить, неважно, какое имя она обретет впоследствии.

Сейчас ему как никогда нужна холодная голова. Подчинившись его жесту, Гунтерих почтительно поднес к его предплечью инкрустированный драгоценными камнями инъектор. Легкий коктейль из диазепама, баклосана, феназепама и еще каких-то снадобий епископской кухни. Гримберт с удовольствием ощутил, как делается холодным и собранным, а мысли смыкают шеренги, как гвардейцы, обретая ровные геометрические контуры.