Промелькивает страх.

– Я тебя спрячу, и никто не найдет и не украдет, – я распахиваю дверцы шкафа и аккуратно ставлю Варю вглубь, прикрывая куртками и кофтами. – Что за глупости? Не плачу. Просто от запаха глаза режет.

Недоверчивый взгляд.

Обоняния до сих пор нет… Но Варя об этом не знает.

– Мне пора… – слышу дрожь в собственном голосе. Лишь бы она не услышала…

Понимание.

– Сиди тихо и веди себя хорошо. Увидимся… – я обнимаю ее, скрывая выступившие слезы, и закрываю шкаф.

Возвращаться в квартиру не имело смысла. Двигаться вперед – единственное верное решение, пускай и невыносимо сложное. Я пять лет не мог принять потерю сестры, вцепившись в эту так и не подаренную модель скелета… И медленно сходил с ума…

Грудь наполняется тяжестью, которая тянет вниз неподъемным грузом…

Я справлюсь.

– Прощай, сестренка… – шепчу я, останавливаюсь на срезанной двери и…

Справлюсь. Только не оглядываться…

Голос молчит, но его немое присутствие ощущается, как никогда раньше. На секунду кажется, что он берет под контроль мои ноги и передвигает их.

Вот шаг левой – лязгает дверь.

Вот шаг правой – еще один лязг…

– Прощай… – повторяю я и иду к лестнице.

Последняя ступенька – дверь. Чтобы ее открыть, необходимо нажать на маленькую кнопку слева, и вместе с этим раздастся писк. Не очень громкий, но привлечь Диких способен.

Выхода нет.

Палец – кнопка – писк.

Семь коротких «Пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи»…

Медленно опускаю ручку и также медленно приоткрываю дверь – никакого скрипа. Постепенно обзор становится шире. Убедившись, что Диких в пределах видимости нет, я выхожу во внутренний двор.

Два тела чуть впереди на асфальте. Одно тело у дальней парадной. Одно тело в трех метрах от меня.

Девушка…

Черная помада, черная обводка вокруг глаз. Короткая джинсовая юбка, множество серебряных колец на пальцах и черная татуировка на правом бедре – «ловец снов».

Шея разорвана, откушена часть щеки, открытый перелом большеберцовой кости левой ноги. Раны совсем свежие. Дикого, возможно, отвлек шум вертолета или стрельбы, и он ушел прочь от своей добычи.

Возле тела лежит небольшой кухонный нож. Чистый, не запятнанный кровью…

Двигаясь вдоль стены дома, я огибаю его и попадаю на бульвар, который тянется от станции метро до крайней точки района, где до сих пор возводят новые многоэтажки. Возводили…

Конец муравейников.

Конец бесконечной застройки.

– Сверху было не так хреново…

Голос верно подмечает… С позиции наблюдателя в безопасной квартире все выглядело, конечно, хреново, но не настолько. Здесь, в непосредственной близости с трупами, когда видишь снующих и жрущих Диких… Становится по-настоящему не по себе. Становится жутко.

Тела повсюду, и большая часть из них находится на той же стадии разложения, что и Дикие на моей кухне. Однако гниют не только твари, но и люди.

– Люди и при жизни гнили.

В яблочко.

С переломами, укусами, обглоданные, выпотрошенные или вовсе нетронутые… И все-таки, процентов девяносто тел, выглядят так, будто они лежат не меньше двух недель. На самом же деле, им от силы два-три дня.

– А что насчет свежих?

– Иммунитет? – я прячусь за красным внедорожником от бегущего по дороге Дикого.

Спешит на звуки выстрелов, думает, что там есть мясо. Оно-то есть, но до него ему не добраться. Хотя…

– Или вопрос времени?

– Тогда и я могу…

– Не можешь. Но если будешь зевать, то тебя убьют.

– Ты же на подхвате? – я жду, пока Дикий уберется подальше, и мысленно выстраиваю безопасный маршрут до первой цели – подземный переход. Он спускается под железную дорогу и выходит на поверхность метрах в ста от супермаркета.

– Как там у вас говорится? На бога надейся, а сам не плошай?

– А ты бог? – я перехожу на едва слышимый шепот и слежу за еще двумя Дикими.

Несутся по тротуару на другой стороне улицы. Но вдруг резко останавливаются, падают на колени и вгрызаются в уже подъеденный труп старика. Я присматриваюсь: жующая тварь вырывает кусок, и по ее подбородку стекает кровь… Старик умер недавно.

Не трогают гниющих? Не то, чтобы это занимательный факт о Диких…

– Бог – понятие субъективное.

Я молчу и на полусогнутых крадусь вдоль машин, припаркованных у обочины.

Окна первых этажей разбиты. Витрины магазинов, пекарен и пивных разбиты, заметны следы мародерства. Кто-то отчаянно хотел набрать всего, да побольше… В такой-то обстановке?

– Люди…

Все проблемы от людей.

Брошенные, покореженные и сгоревшие автомобили разбросаны по дороге, а часть и на тротуаре. Некоторые пострадали от столкновения друг с другом, некоторые со смятыми бамперами стоят у столбов и ограждений… Дымятся.

Диких немного. Видимо, стянулись к солдатам, чья стрельба до сих пор раскатистым эхом разносится между домов.

Я переступаю через тела, сумки, продукты… Через мертвецов, коляски, телефоны… Через покойников, стаканы из-под кофе, лужи крови… Через трупы…

Ребенок.

Женщина.

Ребенок.

Мужчина.

Мужчина.

Старушка.

Парень.

Парень.

Ребенок.

Девушка.

Разлагаются…

Но запаха нет. Никакого.

– Если хочешь, то верну.

– Значит, это ты, да? – я продолжаю идти, выверяя каждый шаг.

– Решил, что так будет легче. Запах даже для тебя весьма специфический.

Любопытство…

– Возвращай, – говорю я и сажусь на корточки за желтым «жуком».

Если обоняния вернется резко, то…

Обоняние возвращается резко. Ураган тошнотворного запаха атакует рецепторы, и, естественно, меня выворачивает.

Вот и кукуруза…

Дышу ртом, чтобы снизить нагрузку на нос.

– Да уж, весьма… – бормочу я, пытаясь прийти в себя и прислушиваясь к обстановке.