Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Замки не трогаю. Если придется отступать, то они только задержат. Сожрут драгоценные секунды. Потом сожрут и меня… В квартире молодых я об этом не подумал.
– Знания приходят с опытом.
Такой опыт может стоить жизни, а мертвецу знания ни к чему.
Мертвецу… Где-то здесь он точно есть. Этот запах ни с чем не спутать… Но после многих лет работы судмедэкспертом, ощущения уже не те.
Труп – это работа. Запах – это работа.
Он напоминает гниющие продукты в мусорном ведре, которые томились пару недель: куски овощей, остатки яичного салата, комок тушеной капусты, шмат мяса… Свинина, говядина, курица – без разницы. Вонь невыносимая.
Свои первые «встречи» с телами я переносил с трудом, но вида не показывал. Засмеяли бы. Привык быстро, ведь сосредоточенность на деле отлично отвлекала, переманивая внимание на себя.
Сейчас отвращения нет. Просто факт.
Наличие трупа в квартире Сереги весьма настораживает…
Поворот направо – комната со старым телевизором, кроватью, на которой разбросано мятое постельное белье, большим шкафом у окна и двумя старыми прикроватными тумбочками. Чуть дальше поворот налево – туалет, еще дальше – ванная. В конце коридора, перед входом на кухню, лежит кучка скомканных простыней с засохшими пятнами крови. А за закрытой дверью царит тишина.
Я прижимаюсь к стене и практически не дышу.
– Не бойся, я помогу.
Как ни странно, но это успокаивает. Особенно учитывая то, что Голос вытащил меня из торгового центра. Да, я уверен… Именно он. Только не знаю как.
– Узнаешь. Потом… Давай уже войдем.
Я киваю, сжимаю покрепче рукоятку ножа и толкаю дверь. Со скрипом она открывается, и запах разлагающегося тела всей своей мощью врывается в нос.
Мы делаем шаг на кухню: ни живых, ни Диких, но…
Раковина, столешница рядом с ней, обеденный стол и линолеум – все залито кровью.
На разделочной доске лежат отрубленные кисти рук и предплечья. Под столом – женский халат и нижнее белье. У холодильника стоит черный мусорный пакет, под которым виднеется расплывшаяся багровая лужа.
Жена… Наверное…
Я выхожу и закрываю дверь. Подтверждать догадку копанием в пакете, естественно, нет ни желания, ни необходимости. Может, головы и вовсе нет…
– Да уж… За что он ее так…
Хороший вопрос. Но ответ на него, вероятно, прост.
Алкогольный дели́рий или «белочка». Алкогольный психоз, который буквально сводит человека с ума. Особенно по ночам, когда зрительные и слуховые галлюцинации могут довести вот до таких жестоких убийств… Голоса обращаются к пьянице, дразнят его, приказывают что-нибудь сделать, подталкивают к странным поступкам. Полностью увязнув в галлюцинациях, он начинает беседовать с этими голосами и приступает к активным действиям.
Не у всех «белочка» протекает именно так, но у многих.
В том, что Серега ловил иногда этого «зверька», я не сомневался – лично видел несколько приступов, да и поведение в целом, когда он напивался вусмерть.
– Повод и не нужен. Достаточно идеи, галлюцинаций и голосов… – я замолкаю, обдумывая то, что эти клинические проявления есть и у меня.
– Посмотрим в комнате. Может, патроны там?
– Может…
– Не забивай голову. Я не галлюцинация, поэтому…
– А кто ты? Имя хоть есть? – я понимаю, что он вряд ли ответит, но попытка не пытка. Не первая и не последняя.
Когда-нибудь Голос расскажет.
– Имя есть.
– Ладно. Молчи… Не до тебя все равно.
Комната – шкаф. Я распахиваю дверцы.
Рубашки, штаны и платья криво висят на вешалках, в коробках внизу женские потертые туфли и мужские ботинки, наверху куча каких-то газет, журналов и за всей этой макулатурой лежит прямоугольная коробочка.
Я достаю ее – увесистая. Внутри, в углублениях черного бархата покоятся «финка НКВД» и ножны.
Рукоять из дерева, S-образная гарда, хищное острие и блестящее, без единого пятнышка лезвие – такой нож был у моего деда и вызывал у меня неописуемый восторг каждый раз, когда он разрешал его просто подержать в руках.
Кухонный нож я оставляю в коробочке, ножны убираю в карман, а вот финкой вооружаюсь. Она гораздо удобнее ложится в руку, приятная на ощупь – уверенности прибавляется.
В комнате больше ничего полезного не попадается. Значит, пора возвращаться к Варе.
Крадусь – покидаю квартиру Сереги.
Крадусь – прохожу вдоль провода болгарки.
Останавливаюсь – запах гниения выносится теперь из моей квартиры.
Я замираю перед срезанной дверью. Вонь намного мощнее, чем там, у Сереги… Но это невозможно. Не могли же они все разлагаться с такой скоростью…
Шаг – дверь лязгает под моим весом.
Шаг – дверь лязгает еще раз.
Шаг – я приближаюсь к кухне.
Указательным и большим пальцами левой руки зажимаю ноздри и дышу ртом. Даже для моего обоняния это перебор.
Захожу на кухню, и мой взгляд сразу приковывается к вздутым телам Диких…
Трупный гигантизм? Невозможно… Он развивается к концу второй недели, а после их смерти не прошло и суток…
В который раз я с трудом верю в то, что вижу. В то, что происходит… Но вот они лежат на моей кремовой плитке.
Их фиолетовые лица, кажется, готовы лопнуть: веки набухли, глазные яблоки выступили из орбит, язык набух… Из носа вытекает сукровичная жидкость грязно-красного цвета…
Однако в телах Сереги и лысого почти ничего не изменилось. Разложение идет обычным ходом. Да, если присмотреться, то…
– Б-б-б-б…
Что это?
Я оглядываюсь назад, готовясь нанести удар ножом, но вижу лишь пустой коридор.
– Б-б-б-б…
Откуда это?
Сердце разгоняется до сотни ударов в минуту.
– Б-бм-м-м…
Сто десять.
Какое-то дрожащее мычащее заикание. Я слышу его. Словно кто-то пытается заговорить.
– Б-м-м-м-м…
Сто двадцать.
Не в моей голове. Точно не в моей голове.
Дыхание учащается. Я верчу головой и…
– М-м-м-м-м… Хр-р-рхр-рр-х…
Мычание переходит в хрипы. Я смотрю на Дикого – на Дикую. Оба тела лежат на спине.
Прислушиваюсь – ничего.