И теперь, пребывая в тисках волнения, он настолько глубоко погрузился в свои мысли, что шаги Ндали напугали его. Он взял чашку и выпил ее до дна.

– О'кей, обим, теперь идем. Скоро они нас позовут.

– Ндали, Ндали! – позвала ее мать, и из гостиной донеслись звуки шагов.

Сердце у него упало. Я почувствовал необходимость сделать что-то и осенил его мыслью не бояться. «Делай все, что в твоих силах, чтобы не дать этим людям сломить тебя». В ответ на это он твердо встал на ноги, и голос в его голове сказал: «Я не буду бояться».

Пока я общался с моим хозяином, Ндали говорила матери:

– Мама, мамочка! Я уже иду.

На это женщина ответила ей:

– Нгва, нгва, быстро. – Ее голос был едва слышен за голосом Осуофии, раздававшимся из всех громкоговорителей в доме.

– Идем, – сказала Ндали и взяла его за руку. – Теперь наша очередь посидеть за Высоким Столом.

Он хотел ответить, но смог выдавить из себя только приглушенное «ооо». Он вдруг, словно влекомый какой-то неведомой силой, оказался в гостиной лицом к лицу с вождем Обиалором, облаченным в великолепные регалии – длинную свободную исиагу красного цвета, – и со слоновьим бивнем в руке. В его красную шапочку были вставлены два пера коршуна с двух сторон, на манер, принятый у старых отцов. Потому что они считали, что птица – символ жизни, а человек, добившийся успехов в этом мире, приобрел перья, а в переносном смысле – стал птицей. Жена, которая шла рядом с ним, имела такие же рисунки на теле и бусы на шее, как у великих матерей. В руке она держала веер, а браслетов на ее запястье было не счесть.

Когда Ндали и мой хозяин подошли к ее родителям, он поклонился им обоим, а Ндали опустилась на колени. Ее родители улыбнулись в ответ, ее отец поднял бивень, а мать помахала веером. Чукву, после всего, что случилось потом, мой хозяин будет всегда помнить, как ее родители, казалось, не проявили никаких признаков неудовольствия, увидев его в этот момент.

Мой хозяин в состоянии внутреннего смятения двинулся вместе с процессией, медленно зашагавшей к входной двери особняка, словно его тащили на невидимых канатах. Он шел рядом с человеком из Германии, страны белых людей, и его белой женой, одетой, как дочери великих матерей. Рядом с ними шел дядя Ндали, знаменитый доктор, который пришивал оторванные конечности во время гражданской войны, он размахивал своим посохом, на навершии которого красовалась фигурка слона. Снаружи Осуофия закричал в микрофон, а его голос усилили громкоговорители:

– И вот они идут, они идут – виновник торжества и его семья!

Мой хозяин шел за ними, не чувствуя ног, нес свое тело так, словно это был мешок с гноем, а жизнь в нем поддерживала только рука Ндали, сжимавшая его руку, и наконец они под громкие крики и аплодисменты толпы вышли на площадку. Он чуть подтанцовывал вместе со всеми, хотя Чука с презрительным выражением на лице неотступно шел в одном-двух дюймах от него. Вдруг его страх загорелся ярким пламенем, и он не захотел идти дальше. Поэтому он отпустил руку Ндали, когда все начали рассаживаться в первом ряду под навесом, где за Высоким Столом сидели важные персоны, и прошептал в ухо Ндали:

– Нет, я не могу, не могу, нет.

Она шла дальше, никак не реагируя на его слова, но, когда Осуофия начал выкликать ее имя, она оставила его и села в самом первом ряду с членами своей семьи и высокопоставленными гостями.

Эгбуну, оскорбленный человек – это тот, кто чувствует себя уязвленным кем-то, стоящим ниже его. Такой человек вследствие счастливой случайности, или работы до седьмого пота, или благодаря неуступчивости его чи получил хороший шанс или влияние. И теперь, соразмеряя свое богатство или влияние с таковыми других людей, он считает, что любое возражение со стороны тех, чье богатство меньше, оскорбляет его и он должен ответить на такое оскорбление. Потому что вызов со стороны человека менее богатого нарушает равновесие в его голове и поражает его душу. Он должен немедленно восстановить баланс! Нанести удар по тому, что этот баланс нарушило. Такой должна быть его реакция. Хотя подобные люди во времена отцов встречались довольно редко – главным образом потому, что они боялись гнева Алы, – среди их детей я таких встречал немало. Я видел признаки такого умственного состояния в Чуке, а потому не удивился, когда к моему хозяину, который только-только сел за стол, подошел один из охранников и прошептал ему на ухо:

– Братишка, Ока Чука говорит, ты за мной ходи.

Прежде чем мой хозяин успел осознать его слова, человек пошел прочь, словно и сомнений никаких не было, что мой хозяин должен подчиниться. Уже одно это хлестнуло его по спине плетью страха. Если посланник передал сообщение с такой уверенностью, не сомневаясь в подчинении приказу, то какой же властью должен обладать его хозяин? Как неукротима должна быть его ярость? Он поднялся и пошел за человеком со всей быстротой, на какую был способен, думая, что все, вероятно, поняли: он чужой за Высоким Столом и теперь должен расплатиться за свое дерзкое преступление. Он быстро миновал группу потных людей, выгружающих из фургона ящики с напитками. Потом мой хозяин и его проводник прошли через маленькую калитку, рядом с которой стояла будка охранника – маленькое помещение. Человек повернулся и показал на будку:

– Сюда, братишка.

Именно в таких обстоятельствах я часто жалею, что чи не наделен большей властью и не может защитить своего хозяина какими-нибудь сверхъестественными средствами. В такие времена я также жалею, что мой хозяин не наделен мудростью и знанием агбара и афа, как дибиа, который был моим хозяином более трехсот лет назад. Этот человек, Эсуруонье из Нноби, достиг вершины человеческих суперспособностей. Он был так силен, так точен в своих предвидениях, что его считали окала-ммаду, окала-ммуо. Эсуруонье мог снимать с себя свою плоть и становиться нематериальным существом. Я два раза видел, как он вызывал мистического экили и воспарял в астральный план, таким образом он в мгновение ока преодолевал огромные расстояния, на которые у него ушли бы две рыночные недели, если бы он шел пешком, и полный день, если бы он ехал на машине. Но мой нынешний хозяин, как и остальные из его поколения, в таких ситуациях был беспомощен, беспомощен, как петушок под взглядом ястреба. Он просто вошел в будку с