тебе денег. Они могут открыть для тебя крупный бизнес, даже помочь в расширении твоей птицефермы. Нет, дело не только в этом.

Он не думал о таких возможностях, Эгбуну. Ее слова привлекли его внимание, и теперь он смотрел на нее, а она говорила:

– Дело не в том, что ты бедный. Нет. А в том, что у тебя нет большой ученой степени. Ты понимаешь, Нонсо, понимаешь? Они своими большими головами не допускают, что люди могут потерять родителей. А Нигерия – жестокая страна! Сколько людей, лишившихся родителей, могут поступить в университет? Да хотя бы даже в среднюю школу. Где тебе взять деньги на взятку, даже если твои экзаменационные баллы Совместной комиссии по допуску и зачислению – три сотни? Да ты мне скажи, где тебе деньги взять хотя бы на оплату школьного обучения?

Он смотрел на нее, потеряв дар речи.

– Но они мне говорят это все время: «Ндали, ты собираешься выйти замуж за безграмотного», «Ндали, ты нас позоришь», «Ндали, пожалуйста, я надеюсь, ты не собираешься выходить за это отребье». Это очень плохо. То, что они делают, это очень плохо.

Потом, когда она ушла заниматься в его прежнюю спальню, он, встревоженный тем, что она сказала много такого, о чем он и не думал, сел и погрузился в себя, свернулся, словно мокрый лист колоказии. Почему он не думал о возможности возвращения в школу, о том, что это может быть решением? Чукву, он ругал себя за недомыслие. Он не понимал, что вырос в невзгодах и свыкся с этим. Вынужден был жить жизнью, непохожей на жизнь большинства его сверстников, уединенной, провинциальной жизнью, которая развивала в человеке естественную предрасположенность к терпению в невзгодах, неспешности, размеренности. Действовать он начинал только под напором внешних обстоятельств. Его достижения, если только таковые были, произрастали из медлительной лености, а мечты свои он не торопил. Вот почему его дядюшке пришлось разбудить в нем страсть к женщинам, а теперь Ндали разожгла в нем желание вернуться в школу. И он начал воспринимать свою леность как слабость. Попозже, когда она улеглась спать, он сидел один в гостиной, погрузившись в мысли. Он может записаться в Абиясский государственный университет и получить диплом. А может пройти обучение по сокращенной программе. Теперь, когда в нем открылась любовь к птицам и поглотила его давнее желание поступить в университет, он мог бы даже изучать сельское хозяйство.

В этих мыслях было столько надежды, что радость закипела в его сердце. Они, его мысли, означали: надежда есть, у него есть путь к женитьбе на Ндали. Он прошел на кухню, набрал воду из синей бочки, и его мечты пресеклись мыслью о том, что у них кончается питьевая вода. В этой бочке, в последней из трех, вода еще оставалась. Семья, которая владела двумя большими емкостями и продавала воду на улице, отсутствовала уже две недели, и многие его соседи ездили за водой куда-то в другое место или пили дождевую, которую собирали в кастрюли, канистры или барабаны во время дождя. Вода у него во рту имела дурной вкус, но он выпил еще одну чашку.

Он сидел в гостиной, думал, и мысль о том, чтобы покинуть Ндали, напомнила ему о его бабушке, нне Агбасо, о том, как она сидела в старом кресле, стоявшем в конце гостиной – где теперь собирали пыль у стены видеомагнитофон и двухкассетник, – и рассказывала ему истории. Он вообразил, что видит ее теперь, как она сглатывает и как моргает, рассказывая, словно слова – это горькие таблетки у нее во рту. Эта привычка развилась у нее в старости, а только в этом возрасте он ее и знал. После того как она упала и сломала бедро, она уже не могла работать на земле и даже ходить без палки, а потому приехала из деревни жить к ним. В тот период она снова и снова рассказывала ему одну и ту же историю, но каждый раз, когда он садился рядом с ней, она говорила: «Я тебе рассказывала про твоих великих предков Оменкару и Нкпоту?», на что он отвечал либо «да», либо «нет». Но даже если он отвечал «да», она только вздыхала, потом моргала и начинала рассказывать ему, как Оменкара пресек попытки Белого Человека забрать у него жену и был за это повешен на деревенской площади районным приставом. (Чукву, я подтверждаю это жестокое событие и его воздействие на людей в то время.)

Теперь он думал, что многочисленными повторами этой истории бабушка, возможно, пыталась донести до него, что он не должен сдаваться ни перед какими трудностями. Теперь он думал, что мог выбрать покорность перед лицом неприкрытых угроз и таким образом потерять Ндали.

– Нет, – произнес он вслух, когда перед его мысленным взглядом возникло убийственное видение: другой мужчина осыпает поцелуями груди Ндали. Его пробрала дрожь при одном только приближении такой мысли к коридору его разума. Он бросил учебу, не сдав экзамены на диплом об окончании средней школы, хотя по трем предметам и прошел аттестацию: по истории, основам христианства и сельскому хозяйству. Ни по математике, ни по английскому аттестован он не был. Выпускные школьные экзамены закончились для него еще более сокрушительным поражением. Он сдавал экзамены, когда состояние его отца ухудшалось и растущие обязанности по птицеферме ему приходилось исполнять одному. Агуджиегбе, ты знаешь: все, о чем я говорил сейчас, – это образование, принятое цивилизацией Белого Человека. Как и большинство людей его поколения, он не знал ничего об образовании его народа, игбо, и о цивилизации ученых отцов.

И вот после этих последовательных неудач он сказал отцу, что оставит попытки. Он может обеспечить себя и будущую семью птичником и маленькой агрофермой, а если удастся, то и укрупниться или даже расшириться – заняться розничными продажами. Но отец настаивал на его возвращении в школу. «Нигерия с каждым днем все тверже и тверже встает на ноги, – говорил отец, перекашивая рот, что он начал делать на ранней стадии своей болезни, закончившейся смертью. – Пройдет немного времени, и человек со степенью бакалавра станет никому не нужен, потому что такая степень будет у всех. А что ты будешь делать, если у тебя и бакалавра не будет? Я тебе говорю: образование понадобится всем – фермерам, сапожникам, рыбакам, плотникам. Это путь, по которому идет Нигерия, я тебе говорю».

Такие разговоры, а также тот факт, что я часто осенял его мыслями, акцентирующими необходимость слушаться отца – а мысли эти я нередко подкреплял пословицей: