в любую минуту?! – зашипел яростно, сигарету, не докуренную, в пыль растер.

– Сама рассказала или помог кто?

– Сам как думаешь? – сарказм лился рекой, – Конечно, помогли мне узнать. Чтобы она добровольно в своей слабости мне призналась?! Да никогда в жизни!

– Это она умеет! Упертая, – кивнул понимающе, – Разецкий постарался?

Костя мог только молча кивнуть. Вытянул еще одну сигарету из пачки, прикурил и глубоко затянулся.

– Гнида! Я ей сразу так и сказал. Только она разве слушает? По молодости наивная была, думала, раз ей помогли,– не за спасибо, кстати, она для меня такие дела проворачивала, что самому до сих не верится, что все сухими из воды вышли,– значит, она всем помогать должна?! Спасать пыталась.

– Не всякого человека нужно из грязи спасать, для кого-то это естественная среда обитания, – тихо заметил, – Что ж ты ей мозги не вправил?!

А потом уже сам усмешку скрывать не стал, только затяжки стали еще глубже.

– Хотя, хрен ей что докажешь, если решила, все, ты хоть вешайся! Есть то, что в ней никогда не изменится.

– Да, есть. Ты пробовал ее убедить на операцию? Меня она не слушает, так может хотя бы тебе удастся?!

– Пробовал, только ты ее лучше меня знаешь. У них какие-то нелады с Разецким пошли?

–Поговаривают, он игрок.

– Кто поговаривает? – на Костю такой мрачный взгляд бросили, что ему бы сквозь землю провалиться, только фигу с маслом.

– Люди, – усмехнулся, – Значит, правда? Играет? В долги залез и перешел черту? Так?

–Допустим, – спокойно улыбнулся, – Дальше что?

– Почему не пресек сразу?

– Это ее компания, и меня она не касается. Да, бывают у нас совместные взаимовыгодные клиенты, но я не лезу в управление. Там главная она, потому не пресек, смысла не видел.

– Теперь тоже не видишь?

– Ты от меня, что услышать хочешь? Так ты сразу скажи, а я разберусь! – Сава разозлился, ругнулся под нос себе и задышал глухо и тяжко.

– Страшно. Мне страшно за нее, за нас всех. Жизнь такая штука, что не знаешь, откуда прилетит… Я просто, пока еще не знаю, как нужно действовать с ней. Давить? Или слабину дать?

– В этом деле я тебе точно не советчик, самому бы разобраться, – глухо проговорил, а взгляд свой от Золотаревой не отрывал.

Костя, вот честно, не понимал, какие у этих двоих отношения. Вместе они или нет? Не хотелось уточнять или спрашивать, но остальные, удивленными не выглядели, скорей уж смотрели на эту странную пару и пытались улыбки скрыть, но грустные какие-то.

Он и Марина тоже так со стороны выглядели?

Костя ловил себя на том, что смотрит, постоянно ищет ее взглядом теперь, присматривается и выискивает что-то в цвете лица, блеске глаз, движении рук. Просто смотрит на нее, особенно, если Марина не рядом, а дальше, чем на два метра от него отошла. Он, мысленно, уже готов бежать к ней, чуть что. И тело, корпусом теперь стоит в полоборота, в сторону Марины.

Стоит ей просто замереть, задуматься, вот как сейчас.

Вся такая красивая, в черном облегающем шелке, от чего Косте хотелось пойти найти Таню и позаимствовать легендарную биту, и устроить тут ледовое побоище, чтобы всякие не пялили свои глаза на задницу его женщины! И дышать в ее сторону не смели!

Нутро рычало, рвалось наружу!

Собственник внутри хотел заорать «МОЕ» и спрятать ото всех!

Но не мог.

Их с трудом можно назвать друзьями, появилось хоть какое-то доверие, и рушить все, потому что ему, при взгляде на Марину, в штанах больно, и кровь кипит так, что дышать нечем, ну…, это его проблемы.

Стоило пойти и снять напряжение с любой другой, баб вокруг, как кур нерезаных, пальцем помани и любая, радостно повизгивая, ноги раздвинет, или на колени встанет.

Но, это злой рок, не иначе.

У него в голове была только Марина. Маришка. Царевна-Несмеяна. Нет, теперь уже полноценная Царица! Выросла, изменилась, а все так же сводит его с ума!

Своим взглядом: прямым и острым, требовательным и уверенным. Своей улыбкой: иногда нежной и ласковой, подаренной ему нечаянно и случайно, но он таял в такие моменты; или лукавая и проказливая, когда все они обсуждали, как Таню замуж выдать, строили планы, что делать. В тот момент, она показалась ему мальчишкой, озорным и весёлым, предвкушающим результаты своего маленького хулиганства.

Про тело лучше молчать, он в костюме, а пугать гостей своей эрекцией, не слишком удачная идея.

Она идеальная, совершенная женщина!

А он идиот!

Все это время, весь день и вечер, он взгляда от нее не отводил, мог с кем-то говорить, но краем глаза всегда отмечал: где она, с кем и как выглядит.

Костя забыл уже про Шаха, а вот тот нет, он тоже наблюдал, но не за своей зазнобой, а за мужчиной, стоящим рядом.

Странная свадьба и странный вечер.

Букет поймала Ника, при этом была настолько ошарашенной и даже чуточку злой, смотрела на Олега и, взглядом обещала ему все кары небесные, но гости только хохотали с этой пантомимы и радовались за Олега.

Марина стояла рядом со своим отцом и его Ритой, улыбаясь чуть отстраненно, кивала головой и что-то говорила, мимолетно погладила стоящего рядом Илью по макушке и приобняла.

Защемило за грудиной, вмиг стало нечем дышать и, яростью, глаза затмило. Это несправедливо!

Несправедливо!

Кто угодно,– без разницы кто, но только не она!

Где эта высшая гребаная справедливость! Где?!

Почему те, кто больше всего заслуживают жизни, должны жить и знать, что любой миг может стать последним?!

Не понимал раньше…, придавал значение, но никогда не обдумывал, почему.

Марина постоянно касалась сына: обнимала мимоходом, гладила просто так, могла наклониться и поцеловать в макушку и идти дальше работать к себе в кабинет, могла просто потрепать его по волосам во время ужина, а потом прижать свою ладонь к губам и застыть так на минутку.

И не только сына. Та же история с Таней или с Викой,– могла в разговоре ободряюще приобнять, или просто прикоснуться к ним.

Да даже, его самого она стала чаще касаться. Ничего пошлого или откровенного. Эта женщина дарила свое душевное тепло и эмоции именно через касания, – так показывала свою любовь и привязанность.

До Кости дошло не сразу, а вот когда понял…

Марина прощается с миром…, с друзьями…, с семьей. Запоминает каждое прикосновение, откладывает в памяти.

Вот так просто и незатейливо рушит, своими касаниями, его мир и заодно душу.

Когда погибла его семья, он обозлился на весь мир, молодой был еще, обвинял всех, растаптывал