Потом, многим позже, принял жизнь такой, какая она есть.

Он не властен над смертью, никто не властен, и ничего изменить нельзя, если этому суждено произойти.

Так жил долгое время, обрастал панцирем реализма и цинизма, принимал себя такого, и окружающих его людей.

А теперь, всего за какие-то две недели, послал все это дерьмо к черту на рога, потому что, если так он получил свое наказание за прошлое, то он не готов платить ТАКУЮ цену!

Марина может думать, как хочет, но, если придется, он признает ее недееспособной, и сам будет принимать решения относительно ее здоровья.

– Езжайте домой, она устала, – Сава тоже, внимательно наблюдавший за Мариной, отметил вялость движений и довольно фальшивую улыбку у нее на губах.

– У меня должна быть хоть какая-то возможность в принятии решения, – Костя посмотрел Саве в глаза, – законное право на принятие решений, относительно ее здоровья.

– Ну, так женись на ней, – хмыкнул собеседник, – В чем проблема?

Костя выразительно на того посмотрел.

– Ты просишь, чтобы я, что? Вмешался?

– У тебя есть связи и возможность провернуть все так, что она ничего и не узнает до самого крайнего случая?

– И что это за крайний случай, мне интересно?

– У тебя ведь уже есть доноры на примете, так?

Мужчина вмиг превратился из расслабленного, с ленивой ухмылкой на губах, простачка, в серьезного, видавшего изнанку бизнеса и жизни, человека, с колючим взглядом и ядовитой усмешкой.

– Допустим, есть.

– Уговорить ее я не смогу, а вот…

– Заставить? Ладно. Операцию сделают не у нас, все пройдет хорошо, и она очнется. Что дальше? – Сава вцепился в него глазами, – Она тебя простила тогда потому, что ей, по сути, было плевать на тебя. Но сейчас она тебе доверяет и, возможно, даже что-то чувствует. Предашь ее доверие, и никогда больше она тебя не подпустит. Для нее принуждение и риск, хуже смерти. Не факт, что с Ильей сможешь общаться после этого, хотя я не думаю, что она причинит своему сыну боль.

Костя отвернулся от цепкого проницательного взгляда.

Он все это уже знал, обдумал и сделал выводы.

Ему нужна возможность что-то решать, пусть вопреки ее воле.

Зато Марина будет жить!

У его сына будет мать!

А он?

Столько лет жил без нее и столько же еще проживет, – его жизнь значения не имеет, мог бы, поменялся с ней местами.

Если нужно пойти на обман, снова предать ее доверие ради ее жизни, значит пойдет!

Сдохнет от тоски, но Марина будет жить!

– Если ты так ставишь вопрос, то мне плевать, лишь бы жила, а остальное не важно!

Костя не оборачивался к мужчине за спиной, зачем? И так все понятно для обоих. Снова нацепил улыбку на лицо и шел к своей семье, прислушиваясь к веселому разговору.

– Я ему говорю, что это плохая идея! Он же ничего не смыслит в этой грузинской кухне! – Рита что-то эмоционально рассказывала и лукаво поглядывала на Саныча, тот только довольно ухмылялся на ее слова.

– Женщина, ты не знала мою бывшую тещу! Если я не разбираюсь в грузинской кухне, это не значит, что я не разбираюсь в грузинах! Вах!

Все покатились со смеху, Илья дернул деда за рукав и тот наклонился, внимательно слушая внука. Вика и Рита немного отошли в сторону, что-то обсуждая. И Костя смог подойти к Марине со спины.

Обвил руками тонкую талию, ощутил пальцами под тонким шелком, как она вся застыла на секунду, а потом расслабилась, отклонилась назад и, практически, легла всем телом на него.

Крепче притиснул к себе, давая ей, возможность ощутить все свое желание, прикоснулся губами к бешено бьющейся жилке на шее, и хрипло спросил:

– Устала?

Марина кивнула и своими руками обвила его ладони вокруг своей талии.

– Отвезти вас домой?

– А где Вася?

– Они с Любашей уехали, у нее от шампанского голова разболелась, я сказал, что вас сам привезу.

Марина молчала, только тело под его руками вновь застыло.

И если она сейчас скажет, что он не имеет права решать, или что-то подобное, значит, ему все показалось, нет никакого доверия и чувств. Марина его просто хочет, как мужика, и играет с ним в кошки-мышки.

А она все молчала, вся в его руках закаменела и почти не дышала.

– Хорошо, я что-то и вправду очень устала, – тихо выдохнула и расслабилась вновь.

И он выдохнул, незаметно, но облегченно.

Но червячок совести зашевелился.

Доверилась, приняла, а он собирается снова ее предать.

Пусть.

Лишь бы только жила, остальное он переживет.

– Поехали домой!

Прощание было недолгим. Саныч, правда, его подозрительным взглядом провожал, прямо затылок чесаться начал от этого.

Еще один проницательный Шерлок в их дружной компании, только этого и не хватало для полного счастья.

Илья уснул на заднем сиденье, Марина тоже дремала, иногда, сонно приоткрывая глаза, смотрела на него непонятно и тревожно.

Когда занес Илью наверх в квартиру, она, сонно и медленно стаскивая туфли с уставших ног, сказала:

– Оставайся у нас, куда тебе сейчас ехать, на ночь глядя?

– Хорошо, останусь.

Гостевая была готова, в этом доме гостям всегда были рады, а если совсем честно, то гостем Костя себя здесь не чувствовал, этот дом стал ему родней, чем его собственная квартира.

Тихо разбрелись по комнатам спать.

А среди ночи его разбудил крик.

Женский, и такой страшный, что волосы встали дыбом, и он прибежал к Марине с таким ужасом внутри, что словами не мог передать.

Она сидела посреди разобранной постели в дурацкой пижаме и озиралась по сторонам, не понимая где она и кто. Только бормотала что-то себе под нос и щупала, дрожащими ладонями по кровати, искала что-то.

Костя тихо подошел ближе.

– Марин, – тихо позвал, – Марин!

– Где мой сын? – она воззрилась на него рассеяно и беспомощно.

– Илья спит в своей комнате, Мариш,– он говорил ласково и тихо, как маленькому ребенку.

– Илья? – удивленно переспросила, – Где мой сын? Где мой Тамир?

Он отшатнулся от нее, от этого безумно несчастного взгляда, потерянного и побитого.

Костя весь похолодел, но, сглотнув вдруг, появившийся ком в горле, сказал:

– Марина, Тамир умер! Ты сама со мной на кладбище ездила.

– Умер? Он не мог умереть! Он же… Я же… – она перевела взгляд на свои руки, обняла невидимое тельце, будто собираясь укачивать маленького мальчика, – Он не мог, он только что родился!

Костя сел на кровать рядом с ней, обнял ее, прижал к себе, позволил беззвучным рыданиям дать волю.

И она